— С лифчика.
— Попробуй этот омлет, — серьезно предложила она.
Я съел свою порцию и понял, что сыт. Мидори ела мало.
— Когда готовишь, ешь глазами, — пояснила она. Потом убрала посуду, вытерла стол, достала откуда-то «Мальборо» и прикурила от спички. Затем взяла стакан с нарциссами и стала внимательно разглядывать цветы.
— По-моему, так неплохо, — сказала она. — В вазу лучше не переставлять. Когда они в стакане, такое ощущение, будто их только что сорвали где-нибудь у пруда и поставили так на время.
— Этот пруд — перед станцией Ооцука.
Мидори прыснула.
— А ты действительно странный. Шутишь, а лицо серьезное.
Опираясь на ладонь щекой, она выкурила полсигареты, и вдавила окурок в дно пепельницы. В глаза попал дым, и она потерла их пальцами.
— Обычно девушки тушат сигареты изысканнее, — сказал я. — Ты — как лесоруб. Не нужно так вдавливать. Обычно начинают гасить с боков, тогда бычок почти не мочалится. На этот раз у тебя вышло чересчур. К тому же, ни за что не пускают дым через нос. И не рассказывают парню во время еды о том, как по три месяца ходят в одном лифчике… обычные-то девчонки…
— Я и есть лесоруб, — сказала Мидори, почесывая кончик носа. — Не могу быть слабой. Пробовала в шутку — бесполезно. Еще что скажешь?
— Девушкам не годится курить «Мальборо».
— Ладно тебе. Что ни кури — одна гадость. — Она вертела в руках плотную красную пачку «Мальборо». — Я месяц назад закурила. Без особого желания. Просто взбрело в голову: почему бы не попробовать?
— А с чего?
Мидори ровно сложила ладони и немного подумала.
— Да просто так. А ты куришь?
— В июне бросил.
— Почему?
— Надоело… Просыпаешься ночью, а сигареты кончились… И курить хочется страшно. Так и бросил. Я не люблю, когда что-то связывает.
— А у тебя, похоже, котелок варит что надо.
— Может и так… — сказал я. — Скорее всего, поэтому меня недолюбливают. С детства.
— Еще бы — у тебя на лице написано: «Плевать, любят меня или нет». Некоторых это задевает, — опираясь ладонями на щеки, пробубнила Мидори. — Но мне нравится с тобой болтать. Такая странная манера речи: «Я не люблю, когда что-то связывает»…
Я помог Мидори прибрать со стола, стоя рядом, вытирал тарелки.
— Кстати, а где все твои сегодня?
— Мать — в могиле. Уже два года.
— Ты говорила.
— У сестры свидание с женихом. Укатили куда-то на его машине. Он работает в одном автоконцерне и на машинах помешался. А мне эти железяки безразличны.
Мидори продолжала молча мыть посуду, а я — вытирать.
— Еще отец, — сказала она после паузы.
— Ну да.
— Он в прошлом июне уехал насовсем в Уругвай.
— Уругвай? — удивился я. — Почему именно в Уругвай?
— Захотел там жить. Дурацкая выходка. У его бывшего сослуживца там ферма. Вот ему и взбрело в голову, что стоит туда только поехать… Собрался и улетел. Мы изо всех сил пытались его отговорить. Ну что он там будет делать: языка не знает, за всю жизнь толком ни разу из Токио не выезжал. Но… бесполезно. Похоже, у него был просто шок после смерти матери. Вот крыша и поехала — так мать любил. Нет, правда.
Я не знал, что сказать и, приоткрыв рот, смотрел на нее.
— Знаешь, что нам с сестрой сказал отец после смерти матери? «Мне очень горестно. Лучше бы вместо матери умерли вы на пару». Мы так обалдели, что слова не могли сказать. Представляешь, что у него на уме? В любом случае, это чересчур. Я понимаю, как тяжко терять любимую спутницу жизни. Жалко, тут ничего не скажешь. Но заявить такое родным дочерям — это сверх моего понимания. Как считаешь?
— Точно.
— Думаешь, нам не больно было такое слышать? — Мидори сама себе кивнула. — Во всяком случае, в нашей семье все со странностями. Причем, каждый со своими.
— Похоже.
— Но разве плохо, когда люди любят друг друга? Так любить свою жену, чтобы суметь сказать дочерям: «Лучше бы вы умерли вместо нее».
— Может, так оно и есть.
— И укатил в Уругвай. Бросил нас на произвол судьбы.
Я молча вытирал тарелки. Когда закончил, Мидори поставила всю посуду в буфет.
— И что, от отца нет вестей? — поинтересовался я.
— Один раз прислал открытку. В марте. Но в ней ничего конкретного: «здесь жарко», или «фрукты не такие вкусные, как я думал», — ну, в этом роде. Чушь какая-то. На открытке — чудовищный осел. Похоже, у него с головой не все в порядке. Даже не написал, встретился со своим другом или нет. В конце дописано: «Немного обустроюсь, приглашу к себе», — и с тех пор тишина. Пытались писать ему сами — бесполезно.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу