В коридоре я встретила секретаря. Она тоже собиралась уходить.
— Закончили? — улыбнулась она мне. — Значит, можно сходить на обед.
— Вы ходите в ресторан? — спросила я.
— Нет, поблизости нет приличного ресторана. Я хожу в кафе. Оно немного пролетарское, но питаться там можно.
В лифте мы спускались вместе. Я смотрела на попку этой девушки и чувствовала, как во мне просыпается желание.
«Вот бы залезть ей под юбку», — мелькнуло в голове.
Вы не будете против, если я пообедаю с вами? — спросила я её.
ЖЕНЩИНА С ВОЛОСАТОЙ ГРУДЬЮ
Когда я учился в медицинском институте, нам показывали женщину с волосатой грудью. Это называлось атавизмом и поначалу женщина вызвала в нас только неприятные эмоции. Девочки морщились, парни поёживались, но все исправно записывали слова профессора Сотникова, который рассказывал нам о сущности этого явления — всё-таки мы были будущими докторами. Со второй лекции, однако, стали происходить странные изменения: я и два моих друга — Егор и Костя — почувствовали странное к ней влечение. Через неделю мы безумно в неё влюбились.
— Ты смотри, ты смотри! — шептал Егор, когда она обнажала грудь. — У меня прямо-таки эрекция.
— И у меня, — говорил я.
Застенчивый Костя думал какое-то время, но решался наконец вставить слово и от себя:
— У меня тоже.
Он дико при этом краснел. Мы на него внимания не обращали.
Профессор Сотников помогал женщине снять лифчик, брал указку и, поставив её в центр аудитории, показывал нам области оволосения. Потом мы по очереди подходили к ней и разглядывали волосы вблизи. Они были не слишком густые, но зато вьющиеся. Покрывали всю область между полушарий, спускаясь по животу чуть ниже линии сосков, а также сами груди, заметно редея к бокам. Цвет их тоже менялся: между грудей росли чёрные, а на грудях светлее и рыжее. Я не сдержался и потрогал их — профессор Сотников кивком одобрил мой интерес — волосы были жёсткие и колючие.
— Вы бреете их? — спросил я у женщины.
— Сейчас нет, — ответила она, мило улыбнувшись. — Но раньше брила.
Женщине было чуть за тридцать. Была она приятной, хоть и грубоватой наружности, и формы её тела весьма впечатляли.
— Когда это началось у вас? — снова задал я вопрос.
— В четырнадцать лет.
— Они просто начали расти?
— Ну да.
— Или происходило что-то ещё?
— Например?
— У вас был зуд, чесотка, возможно лишай на груди?
— Вы знаете, — ответила она после паузы, — что-то подобное было.
— Да? — удивился Сотников. — Вы ничего не говорили мне.
— Я думала, что это не относится к делу.
— Так что же это было? — продолжал Сотников. — Зуд, чесотка?
— Грудь действительно чесалась и весьма сильно, — вспоминала женщина. — А ещё на ней были маленькие красные пупырышки.
— Угу, угу, — кивал Сотников. — Это очень интересно.
— Потом всё прошло и стали расти волосы…
— Появлялись ли у вас области чесотки после этого? — спросил я.
— Нет. Кроме груди у меня совсем нет волос. Только на лобке немного, да на голове, — улыбнулась она. — А на ногах — ни одного.
— Вы комплексовали по этому поводу? — продолжал задавать я вопросы.
— Сначала — да, но потом смирилась. По крайней мере, это никак не отразилось на моей личной жизни. Я вышла замуж, у меня двое детей, неплохая работа.
Она совсем не казалась несчастной. Может оттого, что за демонстрацию своей груди она получала деньги.
— Молодец, студент! — похлопал меня по плечу профессор Сотников. — Профессионально подошли к делу. Из вас может выйти толк.
Лекция заканчивалась, женщина одевалась, прощалась со всеми и уходила. Мы шли курить.
— Вчера вечером, — заговорщически говорил Егор, — я занимался онанизмом и в качестве сексуального объекта случайно выбрал её.
Мы напряжённо молчали.
— Я чуть не сдох от кайфа! Это было круче, чем минеты, которые делала нам Рыжая Соня.
Круче, чем минеты Рыжей — это впечатляло!
В тот же вечер я повторил Егоркин эксперимент. Результаты его оказались сногсшибательными. Такого глубокого и насыщенного удовольствия я не испытывал ни разу! Из крана лилась вода, ноги упирались в потрескавшийся кафель, а женщина кружилась в темноте моего воображения и прикасалась ко мне волосатыми сосками. Я рычал и пускал слюни.
— Ты прав, — сказал я Егору на следующий день, — это умопомрачительно.
Костя молчал — он стеснялся признаваться в своих слабостях, но мы знали, что эксперимент испробован им.
Читать дальше