Олег Лукошин - Первое грехопадение

Горстка песчинок слетает с ладони под порывами ветра. Листва шумит, шумит яростно и от шума этого тревожно. Грациозные лани кувыркаются в траве, нега их полна и красива. Тучи свиваются в кольца и тут же исчезают. Крохотность, тусклость. Протянуть руку и коснуться выступа. Откроется важное. Почему, почему они без отдыха бредут и лица их так исполнены скорби? 3меи, это змеи. Они извиваются и сбрасывают кожу. Проходящее замирает, оттого вокруг камни. Мне светло и приятно, я бескрыл. Сзади — ничто, и оно не исчезнет, но к нему незачем. Потому что между. Между двух бездн. Двух страхов. Пусть, пусть. Всё лишь влага, она испаряется. Вот он, пар, вот он.

Рука дрогнула, нож выскользнул и от звука его падения мальчик вздрогнул. По телу плыла гадкая слабость. Ноги подкашивались и, не в силах сопротивляться, он тяжело сполз по стене на пол. Изображение размывалось, линии рушились. Мама, сестра — они тоже кружились в сгустках тумана. Гасли постепенно.

— Выбросите его, — шептал он им, погружаясь в забытьё. — Выбросите.

Прошло несколько долгих месяцев. Торжественный момент наступил.

Ночь, предшествовавшую ему, он спал спокойно; наутро мама с сестрой разбудили его. Лица их были восторженно — строги и суровая величавость так и сквозила в каждом их движении. Его отвели мыться.

Здесь, перед зеркалом он увидел себя во всей красе. Тело было худым, костлявым, ноги тонкими и слабыми, грудь казалась впалой, но зато какой была борода! Чёрная, роскошная, она так и колосилась сильным, упругим волосом, к которому сами по себе тянулись руки. Он прикасался к ней, наматывал волосы на пальцы и не мог сдержать улыбки, которая предательски обозначалась в едва видневшемся разрезе рта. Сейчас, в эти секунды, к нему приходило Знание: весь смысл и суть этого перевоплощения. До того он мог лишь усилием неокрепшего ума представлять себе все цели и природу взросления; сейчас он чувствовал их нутром.

«Вот теперь я стал мужчиной!» — подумал он.

Помытого, чистого его одели. Одели в красивую, строгую одежду. Мама с сестрой не могли скрыть гордости, глядя на него, и он, чувствуя это, гордился собой вместе с ними.

Затем они шли долгим коридором, в котором гулко раздавались шаги и который хотелось побыстрее преодолеть почему-то. Возле двери их ждали двое мужчин; бороды их были огромны, но они смотрели на него с уважением. Здесь родственники должны были оставить их.

Прощание было недолгим. Сестрёнка чмокнула его в заросшую щёку, а мама, прежде чем сделать то же самое, одарила его долгим и проницательным взглядом. Что-то странное было в нём, но что именно, он понял лишь несколько секунд спустя, когда суровые мужчины вели его по лестнице вниз.

«Ведь это были слёзы, она плакала… Но почему, ведь я уже взрослый?»

Его ввели в огромный зал, где стены лишь угадывались, а потолок представлял собой что-то ирреальное — он будто проплывал в вышине смутными, едва угадываемыми образами, дрожа и люминесцируя. 3ал был заполнен мужчинами. Бородатые, одетые а строгие тёмные одежды, они стояли молча и все до единого смотрели на него. Узкий проход значился впереди, он двинулся по нему. В конце его на троне восседал старец. Борода его была седа и неимоверно длинна. Он приветствовал новоприбывшего учтивым кивком головы, с величавым достоинством принял ответный поклон и произнёс:

— Мы рады приветствовать тебя среди нас. Ты поборол страшные узы детства и это самая главная победа в твоей жизни. Мрак позади, тьма отступила, лишь радость ожидает тебя. Будь счастлив!

И в этот момент все мужчины выкрикнули громогласное приветствие. Он стоял оглушённый, поверженный, но неимоверно счастливый, и это чувство общности, суровая и трогательная истина мужского братства наполняли его восторгом до самых краёв. Он был здесь, он был с ними, он был один из них.

Прощай, проклятое детство!

— Твоя подруга — блядина, — сказали мне озабоченно пацаны. — Она валяется со всеми подряд, даже с нами. Прими меры.

Я ковырялся спичкой в зубах.

— Я её не брошу, — ответил им.

— Ну смотри, — пожали они плечами. — Наше дело — предупредить.

— Паша, твоя подруга — блядина, — сказали мне озабоченно подруги моей подруги. — Перед всеми ноги раздвигает, даже перед твоими друзьями. Сделай что-нибудь! Ты выглядишь с ней последним долбоёбом.

Я открыл банку пива и сделал глоток.

— Я не собираюсь её бросать, — ответил им.

— Ну и дурак! — поморщились они. — Настоящий парень давно бы научил её уму-разуму.