Джоанн Харрис - Пять четвертинок апельсина

Теперь уже всем известно, что случилось после того, как Томаса нашли. А нашли его очень быстро, не прошло и суток, причем в Ле-Лавёз, а вовсе не поблизости от Анже. Его не унесло течением вниз, а выбросило на песчаный берег всего в полумиле от деревни. Нашли Томаса те же немцы, что сразу обнаружили его мотоцикл, спрятанный в кустах у дороги неподалеку от Стоячих камней. От Поля мы знали, какие сплетни гуляют по деревне. Одни считали, что немца пристрелили неизвестные борцы Сопротивления, потому что он, будучи в патруле, засек их после начала комендантского часа; другие – что его прикончил какой-то снайпер-коммунист, желая завладеть важными документами; а некоторые были уверены, что с ним разобрались свои же, когда выяснилось, что он спекулирует на черном рынке армейским имуществом. В Ле-Лавёз вдруг стало очень много немцев – и в черных формах, и в серых; во всех домах по очереди производились обыски.

Но к нашему дому немцы особого внимания не проявили. У нас ведь даже мужчины не было, только трое сорванцов да их больная мамаша. Дверь им, когда они постучали, открыла я; я же все им и показала, даже вокруг дома провела, но их, кажется, куда больше занимало, знаем ли мы что-нибудь о Рафаэле Креспене. Поль потом поведал нам, что Рафаэль почти сразу исчез, либо на следующий день, либо еще ночью. Исчез без следа, прихватив с собой все наличные деньги и документы, а в подвале «La Mauvaise Réputation» немцы нашли целый склад оружия и столько взрывчатки, что ее вполне хватило бы дважды взорвать всю нашу деревню вместе с обитателями.

Немцы приходили к нам два раза, обыскали весь дом от погреба до чердака и, судя по всему, окончательно утратили к нам интерес. Я с некоторым удивлением отметила, что офицер СС, руководивший обыском, – тот самый краснорожий весельчак, который в начале лета хвалил на рынке нашу клубнику. Он остался таким же краснорожим и веселым, хоть и занимался отнюдь не самыми веселыми делами; меня он узнал и шутливо мимоходом взъерошил мне волосы, а потом проследил, чтобы солдаты после обыска все привели в порядок. На дверях церкви вывесили объявление, написанное по-французски и по-немецки: всех имеющих какие-либо сведения по этому делу приглашали добровольно ими поделиться. Мать в те дни практически не покидала спальню – мучилась от очередного приступа мигрени; днем она спала, а ночью бодрствовала и разговаривала сама с собой.

Мы же трое спали плохо, и всем нам снились кошмары.

Когда наступил финал, мы вроде бы даже испытали некоторое облегчение. Мы, собственно, узнали об этом, когда все было кончено. Это случилось в шесть часов утра у западной стены церкви Святого Бенедикта, поблизости от того фонтана, возле которого всего два дня назад восседала Ренетт в короне из ячменных колосьев и всех одаривала цветами.

Поль специально прибежал к нам с новостями. Он был очень бледен, на щеках красные пятна, на лбу вздулись жилы, и заикался он гораздо сильнее обычного. Не рассказ получился, а сплошное заикание. Но мы слушали его молча, мало того – мы прямо-таки онемели, застыли от ужаса; мы никак не могли понять, как столь крошечное семя зла, посеянное нами, успело превратиться в такой жуткий кровавый цветок. Поль называл имена погибших, и они падали мне на душу, точно тяжкие камни в глубокую воду. Десять имен, которые невозможно забыть, и я до конца жизни их не забуду: Мартен Дюпре, Жан-Мари Дюпре, Колетт Годен, Филипп Уриа, Анри Леметр, Жюльен Ланисан, Артюр Лекоз, Аньес Пети, Франсуа Рамонден, Огюст Трюриан. Они звучат в моей памяти, я невольно повторяю их, как прилипчивый припев какой-то песенки; этот жуткий «припев» будит меня среди ночи, он и во сне заставляет мое сердце тяжко биться, он контрапунктом звучит в мелодиях и ритмах моей повседневной жизни, безжалостно нарушая ее привычный ход. Десять имен. Десять человек – те, что в тот вечер были в «La Mauvaise Réputation».

Мы только потом догадались, что к этому привело исчезновение Рафаэля. В подвале кафе нашли оружие, в связи с чем предположили, что владелец кафе был связан с Сопротивлением. Но толком никто ничего не знал. Возможно, под прикрытием кафе и впрямь действовала одна из партизанских групп. А может, гибель Томаса немцы просто сочли местью за смерть старого Гюстава Бошана. Как бы то ни было, Ле-Лавёз заплатила высокую цену за столь крошечный акт неповиновения. Точно осы под конец лета, немцы чувствовали, что близится их конец, и мстили с инстинктивной жестокостью.