Моника Али - Брик-лейн

— Нет, — сказала она, — не надо себя винить.

— Тогда нужно действовать. Это повод к действию. Любой повод на самом деле — это повод к действию. Хватит разговоров. С сегодняшнего дня я действую.

Он прокашлялся, как и раньше, перед началом разговора:

— Я еще не все тебе сказал. Я сегодня ушел в отставку.

— Что значит «ушел в отставку»?

— Что значит? Ты что, против? Разве я тебя не предупреждал? Я постоянно говорил об этом и мистеру Дэллоуэю, и тебе.

— Так. Значит, все-таки ушел.

— Надо сказать, видел удивленные лица.

Шану походил на человека, которого окружили и взяли вооруженные бандиты. Даром эти события для него не прошли. Он жевал губу, пока не прокусил: выступили маленькие красные пятнышки.

— Завтра забираю свои вещи.

— Они так быстро тебя отпускают?

Шану прокашлялся так тщательно, что Назнин испугалась, как бы он не сплюнул на пол. Он сглотнул.

— Конечно нет. Только если я принял решение, значит, дело сделано. Такой я человек. Начиная с сегодняшнего дня.

Шану покачал головой и прищурился: мол, назад дороги нет.

— Если кто раскается? — спросил он.

— Что?

— Ты сказала: «Если она по-настоящему раскается».

— Ничего я не говорила.

Прошел санитар, толкая перед собой тележку с ведром и шваброй. Он громко насвистывал, но работу желудка свист все-таки не перекрыл.

— Кажется, в палате закончили убирать. Пошли.

Санитар чуть улыбнулся, когда Назнин проходила мимо, и крякнул, словно не знает, куда катится этот мир, но он лично здесь и сейчас орудует своей шваброй и ведром, а остальные пусть делают, что им нравится. Назнин обернулась, увидела, что Шану шагает следом, голова как на шарнирах, глаза бесцельно бегают по сторонам, ноги сбивают ведро, а санитар, удержавшись за швабру, качает головой с достоинством человека, глубоко оскорбленного.

Ракиб не спал.

— Ба, — выдал он.

Хватит уже глупостей. Он поднял ручки к лицу и мрачно на них посмотрел. Сложил пальцы клешнями, попробовал их на крепость и упругость, остался доволен. Отпустил восвояси. Повернул голову набок. Назнин что-то над ним проворковала. Погладила по голове, волосы свалялись и стали мягкими, как кашемир. Мизинцем потерла ему десны, ощутила приятное покусывание его крохотных жемчужных зубок. Скоро домой, он будет неуверенно ступать по гостиной, как по палубе, бесстрашно делать шаги под ударами невидимого шторма от дивана к креслу, к столу и обратно, держась по дороге за все предметы.

— Куплю тебе энциклопедию. — Шану склонился к сыну и погладил его по ножке. — И себе тоже, пока ты не начал задавать слишком много сложных вопросов.

— Я завтра домой пойду. Все приготовлю.

— Чертовски умен этот парень. Смотри, какая большая голова.

— Энциклопедия вещь недешевая.

— Для нашего мальчика денег не жалко. Назовем это капиталовложением. Любая книга — капиталовложение. Неужели не видишь, каким умным студентом он вырастет?

Шану что-то помычал себе под нос, потом запел:

Он оборвал песню на полуслове:

— Ладно, ладно. Не надо кривляться. Мы пели эту песню в университете Дакки. Эта песня заслуживает уважения.

И снова запел, но без слов.

Малыш уснул. Назнин хотелось отдать ему все силы, и она сидела неподвижно. Шану читал. Назнин хотелось спросить, на что они теперь будут жить. Кем он будет работать. Шану снял ботинок и носок. Наклонился и рассмотрел свои мозоли, на каждую по очереди надавил, всякий раз еле слышно вздыхая от боли. На несколько минут книга снова завладела его вниманием, он помычал что-то, побарабанил пальцами, просто посидел, смотря в никуда, забыв и про ботинок, и про носок.

Назнин коснулась головы Ракиба. Чтобы почувствовать его. Поделиться силой. Хотя только Бог способен дать ему силы. Что бы она ни сделала, все равно решает Бог. «Бог знает все. Он знает, сколько волос у вас на голове. Не забывайте об этом». Так говорила мама, когда они отправлялись в школу.

Назнин думала об этих словах. Нет, все, что она делает для Ракиба, ничто. Только Бог решает. Она думала о том, «как была предоставлена Судьбе». Помни! Сопротивляться бесполезно! Мама ничего не сделала, чтобы спасти дочь. И дочь выжила. Ее жизнь была в руках Господа. Грудка Ракиба поднимается и опускается. Он пошевелился и пукнул, и сердце Назнин сжалось еще сильнее.