Катрин Панокль - Мы еще потанцуем

— Мы можем просто поговорить? — спрашивает Марк Броссе.

— Не хочется. Да и слишком больно…

— За меня?

— Да.

— А у тебя все в порядке?

— Ну да…

— Я могу еще позвонить?

— Как хочешь…

Зачем он так унижается? Ему бы побольше достоинства. Легкости и блеска. Раненый зверь не может вызвать желание. Разве что у Флоренс Найтингейл. А я не Флоренс Найтингейл. Я люблю силу, грубую силу самца, который может засадить мне по самые гланды. Вранье. Я ненавижу грубую силу самца, который может засадить мне по самые гланды. Правда, все равно кончаю. Наслаждение вызывает именно боль, а не нежность. Ну или разве что у святых мучеников. Но это не мой случай.

— Пока!

И она кладет трубку.

Он позвонит, это уж как пить дать. Будет донимать ее. Неделями. Она чертыхается сквозь зубы.

— Кто это? — спрашивает Жозефина, потягиваясь, и смотрит на часы. — Девять! Еще же ночь на дворе!

— Марк Броссе. Сварить тебе кофе?

— И чего он хотел?

— Выпить кофе…

— Надо было его впустить…

— Неохота.

Клара встает, поднимает пачку платочков, идет в угол-кухню, сморкается, берет фильтр, насыпает кофе, доливает воды, открывает стенной шкаф, достает оттуда хлеб, масло, варенье, йогурты, сыр, раскладывает все на большом подносе и следит за водой, клокочущей в кофеварке.

— А ведь ты вроде бы любила этого парня в какой-то момент, — не унимается Жозефина, закутавшись в белые простыни, как мумия.

Она бухнула слишком много кофе. Надо добавить еще воды. Когда воду добавляешь потом, получается не так вкусно.

— Я не любила его, я была влюблена, это не одно и то же…

— Любишь ты страдать! Стоит человеку тебя полюбить, как ты начинаешь его презирать, — изрекает Жозефина, поправляя свой кокон.

— Когда мужик меня любит, я начинаю в нем сомневаться. Он как-то падает в моих глазах. Если он меня любит, значит, он мудак, значит, он не видит, какая я есть…

— Ну, кроме Рафы… Потому что все кругом твердят, что он гений, — зевает Жозефина.

— Я знаю. И мне это льстит.

— Но это же не любовь, а что-то другое…

— Я все это себе уже сто раз говорила. Не помогает.

— Ты бы любила Рафу, не будь он знаменит?

— Ты меня уже достала, Жозефина! Я же любила его задолго до всего этого! Все гораздо сложнее. При чем тут его дурацкая известность… А вот что при чем — это его сила, сила в жизни, сила в творчестве… Рафа — живой. Люблю людей, которые могут выжить самостоятельно. Без чьей-либо помощи.

— Но ты, помнится мне, любила Марка Броссе. Говорила, что он хороший парень, что он тебе подходит… Даже слишком часто это говорила…

Клара, не отвечая, задумчиво продолжает:

— Не знаю, почему мы их бросаем: то ли их, мужчин, не любим, то ли самих себя…

— И то, и другое… Я вот, например, знаю, что плохо отношусь и к себе, и к ним… Я только к своим детишкам благосклонна!

Клара отпивает кофе и морщит нос. Ставит кофейник на поднос и залезает в кровать к Жозефине.

— Смотри не слопай у меня все варенье!

— Не волнуйся, можешь толстеть в свое удовольствие!

— Вот знаешь, — заявляет Клара с набитым ртом, — когда подруга мне говорит, что я красивая, умная и остроумная, я ей верю, считаю, что у нее хороший вкус, люблю ее за это еще больше, мне хочется броситься ей на шею… Так почему, когда то же самое говорит мужчина, мне хочется его послать?

— Потому что ты им не доверяешь. Мужчинам. Тут дело в отце, наверное.

— Я своего и не знала… И никогда в нем не нуждалась!

— Я тоже. В нашем доме мужиком была мама!

— Вот так и появляются поколения истеричных женщин!

— Ну так либо смирись, либо иди лечись…

Жозефина отпивает кофе и морщится.

— Не фонтан…

— Это все из-за Марка Броссе. Он нас сглазил…

— А почему бы тебе не оставить его просто для постели? — осведомляется Жозефина, облизывая ложку из-под варенья.

— Потому что у меня если в голове все кончено, так и везде все кончено. Я тогда как ледышка, ничего не чувствую. Я пыталась делать над собой усилие, себя уговаривать, настраиваться, все бесполезно, будь он хоть лучший на свете любовник. Я церебро-эмоцио-сексуалка. Все должно действовать в унисон. Нет, вот знаешь, единственный мужчина, кроме Рафы, которого я люблю до безумия, это Филипп. Потому что он для меня бесполый.

Жозефина давится кофе и судорожно кашляет.

— И Касси, еще я очень люблю Касси, — добавляет Клара.

— Да, но он-то, однако…

— Ты пробовала? — удивленно спрашивает Клара.

— Да, и это было восхитительно.