Читра Дивакаруни - Принцесса специй

Я начинаю было объяснять это ему, но доносится голос одной из них:

— Не поможете? Мы никак не найдем кардамон.

— Это потому, что мы не знаем, как он выглядит, — добавляет другая. Они разражаются смехом, видимо, находя очень забавным, что кто-то ожидает от них, что такое темное знание может быть им доступно.

Я уже направляюсь туда, но…

— Предоставь это мне, — говорит Равен и исчезает за полками — мне кажется, что слишком надолго. Смешки летают по магазину стаями ласточек. Я надавливаю большим пальцем на край прилавка, едва удерживаясь, чтобы самой не отправиться туда вслед за ними.

Наконец они возвращаются: в руках у Равена пакеты и коробки, консервные банки. Того, что они накупили, будет достаточно, чтобы накормить весь офис десятью обедами.

— Вы так нам помогли, — лепечет одна. Она глядит снизу вверх на Равена, хлопая ресницами, — хрустящие папады и сок манго замечательно пойдут с пулао.

— Да, и такая замечательная идея — взять побольше всего и потренироваться сначала дома перед праздником, — проворковала другая, одаряя его ослепительной улыбкой.

Третья девушка, та, что в шелковой блузке, положила руку ему на запястье. Ее яркие птичьи глазки вбирают в себя его высокие скулы, его подтянутую талию, выделяющиеся плотные мускулы на его руках и бедрах.

— Знаешь что, — сказала она, — приходи, будешь нашим дегустатором. Скажешь, правильно ли мы все сделали.

— Нет-нет, — но все же он усмехается, польщенный вниманием. По его манере видно, как много прекрасных женщин вот так приглашали его к себе, и неизвестно сколько таких приглашений он принял.

Не подозревая о том, что мои глаза застилает жаркая пелена, он кивает на меня:

— Вот кто эксперт. Это ее вам надо приглашать.

Та, что в кружевном бюстгальтере, отмела его предложение взмахом ресниц.

— Вот моя карточка, — улыбнулась она, накорябала что-то на ней и вложила ему в руку. Вижу, как она провела своими пальцами по его ладони, томно, многообещающе. — Позвони мне, если передумаешь.

Комок жара взрывается. Когда дым рассеивается, я ясно вижу, что сделаю.

Он помогает им донести до двери покупки. Заботливо закрывает дверь машины, дружески машет напоследок.

Равен, ты не отличаешься от других мужчин, тебя притягивают красивые ножки, изгиб бедер, влажное посверкивание бриллиантиков на шелковой коже груди.

Он снова перегнулся через прилавок, как ни в чем не бывало, и снова взял мою руку:

— Тило, милая, так каков твой ответ?

Я вырываю свои руки. Занимаю их какой-то работой: складываю, раскладываю, протираю, чищу.

— Тило, ответь.

— Приходи завтра вечером, — отвечаю я, — после закрытия магазина. Тогда я дам тебе ответ.

Я смотрю ему вслед, пока он идет к двери. Мягкая пружинистость шага, теплое мерцание волос, под одеждой золотистая гладкость тела. Мое сердце сжимает тоска.

О мой Американец, если тебе нужна красота и молодость, то, что радует глаз, то, к чему можно прикоснуться, — я исполню твое желание. Я призову силу специй, чтобы воплотить твои самые потаенные фантазии о моей стране.

И затем я исчезну.

Когда я смотрю вниз на свои крючковатые руки, то обнаруживаю в них разорванную в клочки карточку, которую девушка дала Равену. И которую он предпочел (но почему?) здесь оставить.

На отдельной полке в задней комнате лежит макарадвай, король всех специй. Все это время он ждал, не сомневаясь, что я приду. Раньше или позже. Днем, месяцем, годом. Для макарадвая это не имеет значения, он побеждает время.

Я беру в руку тонкий пузырек, держу, пока он не начинает нагреваться от тепла моей ладони.

Макарадвай, я здесь, как ты и предсказывал. Время для меня, Тило, здесь истекает, и я готова нарушить последнее, самое сокровенное, правило.

Какое? — спрашивает макарадвай.

Макарадвай, ты же знаешь ответ, так зачем же заставляешь меня говорить?

Но специя в ожидании молчит.

Сделай меня прекрасной, макарадвай, прекраснее в тысячу раз, чем он может себе представить. Дай мне красоту, какой не видывал мир. Всего на одну ночь. Но чтобы его кожа горела, его пальцы были обожжены ею навеки. Чтобы он не смог быть с другой женщиной, не вспоминая при этом меня с сожалением.

Смех специй глубокий и низкий, но не враждебный.

Ах, Тило.

Я знаю, что не должна просить этого для себя. Я не буду разыгрывать раскаяние, не буду притворяться, что мне стыдно. Я прошу этого с гордо поднятой головой, прошу как собственного желания — исполните его или отриньте, если хотите.