Владимир Микушевич - Будущий год

Стали мы с Аей жить-поживать, заявление в загс подали. Вдруг звонит нам нотариус. Оказывается, Адик оставил завещание на своего сына от первого брака, так что вилла и банковский счет принадлежат ему, а мы с Аей ни с чем. Слышу, Ая по телефону с этим сыном сговаривается, Сэриком его называет, на виллу его приглашает, а мне сказать нечего: я вообще никто. Приехал он опять же на иномарке, этакий молодчик из крутых, Аю при мне тискает, говорит, предок в бабах толк знал, я, пожалуй, сам на тебе женюсь. Пошел я в зал, достал из-под плинтуса нож, вернулся, окликнул его, он револьвер выхватил, но выстрелить не успел: я в него нож метнул, и сам удивляюсь до сих пор — прямо в горло ему попал, как в «Великолепной семерке». Так и захлебнулся он кровью. Смотрю, Ая смеется: «Вижу, ты, действительно, мужик, а то я сомневалась, признаться. Давай в машину его отнесем, на шоссе вывезем и там оставим». Отволок я его в иномарку. Хочу я за руль сесть, а она, Ая, говорит: постой, не забудь перышко под плинтус положить, улика как никак. Я даже не задумался над тем, почему она словами козла говорит, отнес нож, сунул под плинтус, вдруг слышу: во дворе взрыв. Сэрикова иномарка взорвалась. Вместе с его трупом. А Ая уже тут как тут. «Это я, говорит, машину взорвала. Ясно, что бомба в нее заранее была заложена. Заказное убийство. А мы ни при чем. Я взрывчатку заранее приготовила и кадрить его стала, чтобы тебя раззадорить, иначе бы ты не решился». Тут на меня такое омерзение нашло, что вытащил я нож из-под плинтуса и ударил ее под левую грудь. Она только охнула и упала на пол мертвая. Позвонил я в милицию, они приехали, и признался я в убийстве трех человек, нож окровавленный им отдал, вот, мол, улика. Увезли меня, а через пару дней следователь меня вызывает и говорит: «В ваших показаниях концы с концами не сходятся. Это сын убил отца, потом его вдову, наследство получить хотел; имея доступ в дом, прятал нож в зале под плинтусом, а вы человек с неустойчивой психикой, к тому же страдающий комплексом вины, поскольку убита ваша бывшая жена, с которой вы оставались в сексуальной связи при жизни ее нового мужа и после его насильственной смерти». Я кричу: «Я же их убил, я!» А передо мной козлиная борода дрыгается, у следователя на лбу рог светится, два рога на шее, и блеет он мне в лицо: «Признание обвиняемого не является доказательством вины. Ты еще нам понадобишься!» Закричал я: «Козел!», бросился на него, на меня надели наручники и в дурдом увезли. Там как зафигачили мне укол, я света белого не взвидел, чувствую: я в аду. Куда не посмотришь, везде козел: справа, слева, спереди, обернешься — сзади тоже козел ухмыляется. И когда меня выпустили из дурдома, я ничего не видел вокруг, кроме козла. И не только я; пройдись по улице, со всех сторон услышишь: козел, козел. Ни о ком другом не говорят: козел пришел ко власти. Куда я не смотрел, я видел козла. Деваться мне было некуда, я направился в Адик-хаус. Охрана пропустила меня. Я вошел в зал, нащупал под плинтусом нож (козел положил его на место) и выколол себе оба глаза, чтобы его не видеть. Но тут же я почувствовал: воняет козлом. И от этой вони я не могу отделаться. Адик-хаус продали с торгов. Он его купил, не иначе. Мне там завязали глаза. Туда меня привозят на ночь. Там у меня отнимают всё, что я насобирал за день, всё, что мне надавали козлы. И к тебе меня привезли оттуда. И здесь козел. Козлом воняет. Можешь ты избавить меня от козла?

— Могу, — твердо сказал Аверьян.

— Врешь, козел, — вскрикнул Безглазый, вскочил на ноги, выхватил из-за пазухи нож и замахнулся на Аверьяна. Аверьян не уклонялся от удара, только крепко обнял Безглазого. Нож вывалился из его руки и упал на пол.

С тех пор слепой Вавила не отходит от церкви. Он подметает двор, расчищает зимой снег, ходит во время богослужения с подносом, собирая пожертвования на храм. При этом он ухитряется никогда никого не толкнуть, хотя на его глазницах черная повязка, как будто Вавила играет с кем-то в жмурки. Но когда дьякон произносит: «Оглашенные, изыдите!», Вавила неизменно выходит из церкви: и с ним каждый раз выходит всё больше народу, а те, кто остаются в храме, с болью сердца и упованием ждут, когда эти новые оглашенные окончательно присоединятся к верным.

Аверьяну позвонил известный психиатр Николай Николаевич Арефьев и попросил у него консультации в связи с одним загадочным случаем. Женщина, лежавшая у него в клинике, обнаруживала странные симптомы. Три недели назад ее нашли в Лыканинском лесу без сознания. Одежда женщины была облита бензином, как и трава вокруг нее. Рядом валялась пустая канистра. Самое удивительное было в том, что, хотя одежда женщины не воспламенилась, женщина жаловалась на ожоги, и они, действительно, отмечались у нее на коже, причем ожоги обширные и все еще не поддающиеся лечению.