Владимир Микушевич: Будущий год

В последствии Зоя сама недоумевала, почему она выбрала именно гранаты на рынке, по-осеннему изобиловавшем южными фруктами. Еще в поезде Зою заворожило безветрие. Листья падали ничуть не реже, чем в бурю, но падение каждого из них резче бросалось в глаза и отчетливее запечатлевалось. Лист уже давно лежал на земле, а винно-ржавый изгиб все еще вырисовывался в воздухе. Изгибы учащались вокруг; образуя сферу листопада, в которой Зоя чувствовала себя пленницей, И такие же точно изгибы вычерчивала над прилавком массивная смуглая рука, предлагающая гранаты. «Купите гранаты, мадам, окрасите губы навек», — по-восточному каркал голос, механически-назойливый; как речитатив экзотической говорящей птицы. Каждый гранат возникал из винно-ржавых изгибов безветрия, как будто на ладони умещался целый осенний день, закругленный в миниатюре; и нельзя было не купить его, как нельзя было избежать пространства, раскрашенного листопадом. Зоя думала, что избежала его, очутившись под высокими темными соснами. Ими когда-то славился дачный поселок, но теперь многие сосны сохли с верхушек и под ними пролегал не серебристо-желтый похрустывающий песок, а скользкое даже в засуху, шуршащее асфальтированное шоссе. Несмотря на выходной день, улица была пустынна. Ни одного знакомого лица не встретилось Зое. Только автомобили двигались навстречу, как бы вынюхивая на асфальте чей-то след, и Зое тоже захотелось принюхаться к неузнаваемой улице, которая прежде утешала ее и обнадеживала, предвещая самое важное в жизни. Но теперь даже знакомого запаха не удавалось уловить. Пахло бензином и асфальтом, а запах смолы и хвои не столько слышался, сколько угадывался где-то правее. Зоя свернула в переулок направо и остановилась перед ложбиной, поросшей молодыми чахлыми березками. Березовый лист не вспыхивал, падая, и не вычерчивал пламенеющих траекторий. Прозрачная желтизна осыпалась бесшумно и непрерывно, как в песочных часах, которых некому перевернуть. Казалось, время иссякало по мере того, как в золотистом мареве начинали вырисовываться отдельные обнаженные силуэты. Зоя не сразу сообразила, что стоит на берегу бывшего пруда. Очевидно, пруд пересох несколько лет назад, судя по березам, успевшим вырасти там, где прежде была тинистая вода. Зоя представила себе, как натыкались бы зимой коньки на эти приземистые скрюченные стволы. Никто, наверное, даже не помнит, что здесь был каток, именно здесь на льду Зоя впервые почувствовала себя красивой. Зоя повернула налево и оказалась на невысоком холме, поросшем старыми соснами. Глубокая неподвижная синева окутала Зою, начинаясь в траве под ногами и достигая хмурых верхушек. Зоя вздрогнула: здесь ничего не изменилось, и это было страшнее исчезнувшего пруда. Зоя болезненно почувствовала, как изменилась она сама. Было время, когда она каждый день проходила под этими соснами, а теперь, если бы не очередная ссора с мужем, она и сегодня вряд ли приехала бы сюда. Муж вечно спешил и вовлекал сына в эту спешку. Надо было поспеть в бассейн, в музей и в театр. Сыну даже сегодня некогда посмотреть, как небесная синева сгущается, переходя в хвойную тень. Зоя пожала плечами и убыстрила шаг, Она призналась себе, что боится опоздать. Пожалуй, не стоило сворачивать направо ради пересохшего пруда и неизменно синеющих сосен. Если бы она шла прямо, она бы уже вышла к более надежному мосту. Неизвестно, в порядке ли забытый дощатый мостик, на который она рассчитывала. Весной Зоя не раз опаздывала, потому что Таитянка затопляла этот мостик. Дачники всегда называли здешнюю речку Таитянкой, хотя Евгений Антонович настаивал на том, чтобы речку называли Таитянкой от слова «таить» или «таиться», Такое название, действительно, было уместным. Речка таилась в траве и в кустах, давая себя знать лишь во время весеннего паводка. Дощатый мост был цел. Под мостом лениво копошилась Таитянка, но Зоя даже не остановилась, чтобы вглядеться в знакомые струйки. Зоя и прежде боялась опоздать к Евгению Антоновичу. Он всегда находил для Зои время, но она лучше всех знала, как занят ее учитель.