Лорен Вайсбергер - Дьявол носит «Прада»

Время от времени я находила маечку или какую-то другую вещицу, которую можно было припрятать, но все портил тот факт, что она носила нулевой размер. Как правило, мы раздавали одежду тем, у кого были дочери лет десяти — двенадцати, — только для них и мог сгодиться устаревший гардероб Миранды. Я представляла себе девочек с телами как у мальчиков, важно разгуливающих в прямых юбочках от Прады и топиках на бретельках от Дольче и Габбаны. Если попадалось что-нибудь сногсшибательное и очень дорогое, я вытаскивала вещь из кучи и прятала у себя под столом, чтобы потом осторожно отнести ее домой. Быстрый визит в один из комиссионных магазинов элитной одежды на Мэдисон-авеню — и вот уже мой заработок не кажется таким удручающим. Это не воровство, рассуждала я, просто я нахожу применение тому, что ей больше не нужно.

Между шестью и девятью вечера (по европейскому времени было уже за полночь) Миранда позвонила еще шесть раз, чтобы мы соединили ее с разными людьми, также находившимися в Париже. В течение трех часов я покорно исполняла ее приказы, а потом собралась по-быстрому улизнуть, чтобы — не дай Бог — не услышать еще один звонок. Я устало натягивала пальто, и тут мой взгляд упал на листочек, который я прикрепила к монитору на всякий пожарный случай: «Позвонить А. Сегодня в 3.30». У меня уже давно кружилась голова, а глаза ощущали сухие контактные линзы, сейчас же еще и застучало в висках. Пришла тупая, неясная боль, когда вы не можете сказать, где именно ноет, но точно знаете: боль будет нарастать и нарастать, пока не разорвет вашу голову изнутри — или внезапно не пройдет сама собой. Среди всей этой фантасмагории звонков я забыла выкроить тридцать секунд на то, чтоб позвонить Алексу. Я просто забыла сделать такой пустяк для человека, который никогда меня ни о чем не просил.

В офисе было темно и пусто; я села и сняла трубку, все еще немного влажную от моих потных ладоней: в последний раз я говорила с Мирандой всего несколько минут назад. По домашнему телефону его не оказалось, но как только я набрала номер сотового, он сразу же ответил.

— Привет, — сказал он, — как твои дела?

— Как обычно, Алекс, как обычно. Прости, что я не позвонила тебе в половине четвертого. У меня абсолютно не было времени, она названивала как сумасшедшая…

— Да ладно. Пустяки. Слушай, я сейчас не могу разговаривать. Я позвоню тебе завтра, хорошо? — Он говорил как-то рассеянно, и голос казался таким далеким, будто мы находились на разных полюсах земного шара.

— Ну конечно. Но с тобой все в порядке? Может, ты мне сейчас по-быстрому скажешь, о чем ты хотел поговорить? Я так волновалась, все ли в порядке.

Он помолчал, а потом ответил:

— Вообще-то не похоже, что тебя это волнует. Я всего один раз попросил позвонить, причем твоей начальницы даже нет в стране, а ты не смогла выкроить минуты. Знаешь, как-то не похоже, что тебя интересуют мои дела. — В его голосе не было ни упрека, ни тени сарказма, он просто констатировал факты.

Я наматывала на палец телефонный шнур, пока кончик не вздулся и не побелел; во рту вдруг ощутился металлический привкус крови, и только тогда я осознала, что прокусила себе нижнюю губу.

— Алекс, я ведь не забыла позвонить, — солгала я, отметая это невысказанное обвинение, — у меня просто ни секунды свободной не было, я думала, что это что-то важное, и мне не хотелось звонить только для того, чтобы сразу бросить трубку. Она сегодня после обеда звонила раз двадцать, и все было срочное. Эмили ушла в пять, оставила меня на телефоне, а Миранда все звонила и звонила. Я беру трубку, хочу тебе позвонить, и тут звонит она. Я… ну, ты понимаешь?

Я чувствовала, что извинения выходят какими-то ничтожными, но остановиться уже не могла. Он знал, что я просто забыла, и я это знала. Забыла не потому, что мне было наплевать, но потому, что в тот момент, как я приходила на работу, все, не связанное с Мирандой, отодвигалось на второй план. У меня появлялось странное чувство, что все исчезнет, все растворится в небытии и только «Подиум» пребудет вечно. Я сама не могла понять, откуда оно бралось, тем более что это было единственное чувство, за которое я себя глубоко презирала. И все-таки только это и имело значение.

— Послушай, мне надо к Джоуи. К нему тут пришли двое друзей, они сейчас весь дом разнесут.

— Джоуи? Ты что, в Ларчмонте? Ты же ведь обычно не ездишь туда по средам. У вас там ничего не случилось? — Я хотела отвлечь его от того вопиющего факта, что за шесть часов на работе я не выкроила минуту, чтобы ему позвонить, и это был, я надеялась, самый лучший способ. Он рассказывал мне, что бывали случаи, когда его маму срочно вызывали на работу или надо было идти на родительское собрание, а няня не могла приехать, и с братом приходилось сидеть ему. Алекс никогда не жаловался — это было не в его натуре, но хотя бы посвящал меня в свои проблемы.