Мартин Андерсен-Нексе - Дитте - дитя человеческое

Дитте смеялась и кивала им:

— Да, да, я все вижу!

Она еще постояла некоторое время, думая о них, как вдруг с проезжей дороги донеслись до нее удивительно знакомые звуки. На самой верхушке холма показалась и, громыхая, стала спускаться вниз телега, запряженная сказочно-огромным существом, чудовищным мерином. Он осторожно переступал могучими мохнатыми ногами, похожими на потрепанные метлы, которыми метут мостовую, а телега вихляла на ходу из стороны в сторону. В телеге сидела понурая, сутулая фигура и машинально подхлестывала лошадь длинной тонкой хворостиной.

От радости Дитте босиком кинулась бежать наверх по камням и корневищам как угорелая. Ларc Петер, услыхав ее голос, поднял голову. Кляус остановился.

— Это ты, девчурка! — сказал Ларc Петер необыкновенно серьезно. — А я в город… за матерью!

— Да ты не в ту сторону едешь! — Дитте звонко расхохоталась. Отец, знающий все дороги, как никто, сбился с пути! — Таким манером ты только все дальше и дальше забираешься!

— Я знаю. Но дело-то в том, что Большому Кляусу не осилить такого пути… Ведь ему все сорок стукнуло. — Ларc Петер грустно улыбнулся. — Я и думал попытаться ваять тут у кого-нибудь другую лошадь. Вот только к кому сунуться — не знаю. Знакомых у меня тут почти никого нет. К вам на хутор обращаться, пожалуй, не стоит?

По мнению Дитте, не стоило. Карен Баккегор была человеконенавистница.

А может быть, она… ради Йоханнеса отнесется по-родственному?

— Тебе бы лучше попытаться на Песках, — сказала она. — Там, я думаю, тебе охотно дали бы лошадь.

— Да, пожалуй, там переменили мнение обо мне после моего, отъезда. Не знаю, с чего мне пришло в голову попытать счастья у вас на хуторе… Но, может статься, ты нрава. Жаль только Кляуса — понапрасну пробежался сюда.

Да, Большой Кляус сильно сдал с тех пор, как она видела его в последний раз. Он спал, стоя, понурив голову. Дитте нарвала ему травы в канаве, но он даже не понюхал.

— Ему все труднее и труднее прожевывать пищу, — сказал Ларc Петер. — Самое лучшее было бы пристукнуть его.

Ларс Петер был сегодня такой тихий… почти торжественный. Верно, потому, что ехал за Сэрине. И пока Дитте ласкала Кляуса, пытаясь хоть чуточку оживить его, Ларc Петер задумался.

— Ну, так придется, видно, повернуть оглобли и проехать на Пески, — наконец проговорил он, разбирая вожжи. — Ты ведь заглянешь домой, когда будет возможность?

Дитте утвердительно кивнула. Она не могла поступить иначе, видя его в таком настроении.

— Диковинную игру затеяла твоя хозяйка, — сказал он, трогая лошадь.

— Как так? — с любопытством спросила Дитте, шагая. рядом с телегой и держась за ее грядку.

— Да она распускает дурные слухи даже про себя самое. Странное развлечение. Я думаю, у нее и без того неприятностей хоть отбавляй. Но с тобой-то она хорошо обходится?

О, да, Дитте не на что было жаловаться.

— Ну, беги-ка теперь к своему стаду, пока никто не увидал, что ты его бросила. Ты ведь знаешь, каковы наши хуторяне, они ведь стоят друг за друга, лишь бы только свалить вину на нас.

Он легонько разжал пальцы Дитте, державшейся за телегу.

Дитте нехотя опустила руку и побежала по полю, поминутно оборачиваясь и махая отцу. Но он опять задумался и ничего не видел.

Нет, Дитте и в голову не приходило явиться домой на поклон к Сэрине. Много слез пролили, много сраму приняли и Дитте и все они из-за матери. Дитте думала было, что совсем забыла про все это; однако, оказывается, на дне души сохранился осадок, который теперь вдруг снова давал о себе знать. Из-за матери все презирали их, отталкивали, как отродье преступницы. Нет, Дитте отнюдь не тянуло домой повидать Сэрине.

Но не так-то просто было теперь отделаться от мыслей о матери. Прежде легко было забыть о ней, — столько было всего другого, поважнее; теперь мать снова выдвигалась на первый план. Нельзя же вечно избегать родного дома, и одно это заставляло задуматься. Мать уже больше не будет сидеть в тюрьме, а вернется домой и опять станет хозяйкой. Как поведет она хозяйство и как будет обходиться с детьми? Это были серьезные вопросы, не дававшие Дитте покоя.

А потом мелькнула мысль, что сама Дитте злая и несправедливая! Это пришло ей в голову внезапно в связи со словом «грех», которое засело у ней в памяти после разговоров с Карлом. Раньше Дитте никогда не смотрела на свои отношения к матери с этой стороны. Теперь она невольно вспоминала отца, его торжественную серьезность, когда он ехал за Сэрине, и его постоянное бережное отношение ко всему, что касалось ее. Вспоминала и сравнивала. Да, Ларc Петер своим примером говорил о том, что нельзя бить лежачего! Впервые поняла Дитте всю глубину и широту отцовского всепрощения, и ей стало стыдно за себя. Чего только не вынес он из-за Сэрине, и все-таки дом его был открыт для нее, он ждал ее в течение многих лет, готов был дать ей убежище и приют в любую минуту.