Гарри Гордон - Обратная перспектива

Радетелей за Россию много, а она, всего лишь, одна — отчего же она так безвидна и печальна…

Пора бы нам, русским, устроить такое общество, где каждый нищий будет обласкан, хотя бы кашею, и сможет радоваться милости Божьей, хотя бы в образе отражения ласточки в Миргородской калюже.

Впрочем, Миргород, я слышал, уже за кордоном. Бедному уму моему это непостижимо.

Надо, голубчик, начинать с себя, и посему примите к сведению сии дружеские пиески.

Не желайте себе совершенства: оно не Вам поручено и вершится без Вас. Усилием любви Вашей должно лишь приблизить его по возможности, установив над собою, чтобы всякий, увидевший это, смотрел поверх головы Вашей. Вот возможное влияние, которое Вы можете оказать на ближнего.

Если на пути Вашем встретится мудрый Дедушка, идите за ним следом, но не опирайтесь, как на посох, не уподобляйтесь страннику, поверженному отчаяньем и слепотой.

Не торопите радости и счастия своего, наносите краски жизни, как наносит умбру, сиену и лазурь бесподобный Александр Иванов: вдумчиво, прозрачно, слой за слоем, трепетно и степенно.

Если Господь сподобит написать книгу, не прельщайтесь большим количеством экземпляров, издайте столько, сколько, по зрелом размышлении, сможете сжечь.

Я слышал, друг Ваш отдал Богу душу, так и не соединившись с Отечеством своим, хотя и пребывал там в поздние свои дни. Это прискорбно, но винить некого. Не обретёте должного смирения, — будьте, по крайности, безобидны.

В конце жизни должно понять: намеренно смешить человека — низко. Смех рождается сам: из точного слова или правдивой истории, в которой очевидна нелепица, но нет вреда. А иначе — что ж. Получается, как говорят мудрые люди: «не тот пердит, кто умеет, а тот, кто невежда».

Вот, с Вашего позволения, начало, а в остальном — Бог помочь.

При сём остаюсь Вашим покорным собеседником

Николай Гоголь.

«Ходить гарбуз по городу, пытаеться свого роду…»

Что ж сразу не сказал, любый Карло, что ты хохол?

В предыдущем письме я, мариться менi, ввёл тебя в уныние, теперь же хочу позабавить воспоминаниями о милой нашей неньке Малороссии.

Если бывал ты в Гайвороне, то должен помнить: как идти к югу, за росстанями, стоит корчма. Держит её жидок Шмуль, мужчина так себе — ни рыба, ни птица, детишек, однако же, как гороху.

Завьюжило однажды, чёрт ногу сломит, и местные хлопцы — что поделать — напились домашнего сивого вина. Добавить решили казёнкой.

Друг за дружкой чёрным цугом добрались они до корчмы.

— Гей, Шмуле, вiдчиняй, трясця твоiй матерi!

Жидок открыл, потчует, однако — боится. А Хома Драбадан, первый хлопец на селе, з вусами, под Тараса Бульбу рядится, — Хома и говорит:

— Знаешь ли ты, Шмуль, свиняче рыло, что проклятый лях снова у ворот, и мы теперь, как попьём горилки, в поход идём. И ты с нами, жидок. Собирайся, там и сложишь голову свою, курча доля!

Хлопцы ждут потехи, Двойра бледнеет в приоткрытой дверке. Шмуль налил дрожащими руками чарку, выпил медленно, и — хлоп шапку на пол:

— А шаблюку дасте?

Что, милый хохол, не оскорбил ли я твое иудейское сердце? Не обижайся, голубчик, все свои. Но полно. Не буду больше забавлять тебя историями, попрошу тебя прослезиться со мной: Днепр ли вспомнить при тихой погоде (что до редкой птицы, я, конечно, подпустил гиперболы), смушковые ли шапки снега на хатах, солому ли, раздавленную полозьями… а то: качки плавают в синем пруду. Одна отражается себе, а другая стоит кверху попою… и тоже отражается. А что до Италии — это та же Малороссия, так же задумана Господом, только получилась лучше.

Да, если твой Славка снова окажется в Италии, или ещё где, но рядом со мной — дай знать: с превеликим удовольствием поспорю с ним, хоть и не в рифму.

До следующего письма.

Твой Гоголь.

Милостивый государь!

Если честно, не возьму в толк: на кой ляд Вы ко мне обращаетесь?

Между нами хоть и есть общие качества, но их — всего ничего: Вы не прибились ни к какой партии, не прибился и я, честь нам и хвала, но что же?..

Вы человек небольшой учёности, впрочем, как и я, однако — я касаюсь больших тем, а Ваше количество — сугубо мизерное, вот и развлекайте своих домашних.

Вы включаете злободневных людей и события в своё повествование, прячете их под прозрачными покровами, то же делаю и я, но помилуйте: коли уж спрятали, зачем поливать их патокой? Покажите нутро во всём безобразии.

Вы человек инакого со мной духа, вероятно, марксид, вот и имя у Вас такое… собачье.