Евгений Степанов - Застой. Перестройка. Отстой

— Не обижайся. Ты же все понимаешь — что тут лукавить.

Встретились.

Володька пригласил в свой довольно скромный кабинет. У него постоянно звонил мобильник. Приходили какие-то люди. Володька — матерком — шутил, решая вопросы. При этом, когда надо, был очень жесток. Вежливо, но отказывал. Меня слушал минуты три. Потом сказал:

— Держись! Мендросову я позвоню. Скажу о тебе самые хорошие слова.

— Володь, а, может быть, сможешь меня порекомендовать в «Нефтеслав?» Вы ведь недавно эту компанию купили. Они издают газету, кстати говоря, очень слабо делают…

— Как бы они не делали — будут делать и впредь. Это мои люди. Я их поставил. С тобой решим вопрос по-другому. Все будет нормально. Зачем тебе уходить?! Проверенные люди нужны всегда.

Роговой встал, давая понять, что разговор завершен.

Я ушел. Звонил или не звонил Володька — я не уточнял.

На следующее утро (а это было 31 декабря) Мендросов прибежал ко мне и закричал:

— Где тексты для сайта?!

— У меня в портфеле.

— А почему не у меня на столе?

— Вы были в командировке.

— Я же сказал вам, чтобы они лежали у меня на столе!

— Вы мне этого не говорили. И вообще давайте не будем оскорблять друг друга и портить Новый год.

Мендросов попытался улыбнуться. У него получилась гримаса. А челюсть задрожала.

Информация о нашем жестком разговоре по каким-то неведомым каналам тут же (секунда в секунду!) дошла до моего отдела.

Через пять минут Лерка набрала Чебоксары. Болтала с новым верстальщиком Димой (он фактически жил на два дома) по телефону.

— Песенка Жаркова спета. Его отодвигают ото всех позиций. Пришел крутой мэн Игорь Вольдемарович Мендросов.

— А Жарков что? — спросил Дима.

— Да ничего, что он может?! Он тут уже всем надоел. И мне, кстати, тоже! Выгонят его скоро, это точно!

— Ну и хрен с ним, а то раскомандовался, падлюка!

Я опять оказался в подвешенном состоянии, но уже не так сильно расстраивался. Привык. Я зашел в свой любимый ОМС. В этом отделе главная тема для разговора — как мало платят.

Им платили действительно мало.

Юра Пересветов через день писал заявления об увольнении, но вышестоящему начальству их почему-то не отдавал.

— Пятьсот пятьдесят «баксов» — это не так плохо. Где ты найдешь больше? — успокаивал я Юру.

— Да где угодно, я врач, уйду в больницу, мне сумки со жратвой и коньяком тащить будут, или пойду в охрану, — кипятился Пересветов.

— Так уходи!

— А зачем? Надо еще найти место.

Начальника ОМС тоже начали выживать.

Его сотрудники сразу же стали мне жаловаться:

— Он врун, он все время заливает о своих возможностях, никаких связей у него нет, все на папу рассчитывает, а отец его не очень сильный человек, да и к сыну относится довольно прохладно…

Выслушав бранные слова в адрес Окуркова, я продолжил беседовать с Юрой Пересветовым.

— Я не могу понять одного, — сокрушался Юра, — какая политика у этой компании? Никакой! Если человеку с двумя высшими образованиями платят пятьсот пятьдесят у.е., то это беда!.. Надо же смотреть хоть чуть-чуть вперед, а не жить сегодняшним днем!

— Юрий Николаевич, — а в чем вы находите источник вдохновения? — спросила секретарь Окуркова — Наташа.

— В своем творчестве я развиваю традиции Гёте и Пушкина, — ответил поэт Пересветов. — В моей новой книге есть неплохие стихи. Есть! А наш сайт и газета «Страхуй» останутся в истории только потому, что там была «Литературная страница», посвященная творчеству сотрудников компании. И там печатались настоящие поэты. Поэты! Евгений Викторович, ты даешь слово, что напишешь предисловие к моей новой книге? Обещаешь? Даже если я не буду здесь работать?

Я кивнул.

Юра немножко успокоился, однако продолжал сокрушаться.

— Знаешь, почему меня не печатают в центральных журналах?

— Почему?

— Заговор масонов. Масоны все лучшие места захватили, поэты они слабые, а вот администраторы хорошие. И пихают своих. Нас, поэтов есенинского масштаба, зажимают. Я вот недавно пришел в редакцию толстого журнала, прочитал им из нового. Хочешь и тебе прочту?

— Сделай одолжение!

Правда, здорово? И вот они, дураки и масоны, отказали. А ты что скажешь?

Я на секунду задумался, не зная, что ему ответить.

— Стихи, Юра, хорошие, спору нет. Но Мессия — это Он, а не она.

— Как?!! — удивился Пересветов. — А я у поэтов из нашего литературного объединения встречал, что Мессия — это она. Да и потом как-то не по-русски, Мессия — Он. Мессия… Она моя… Понимаешь? Ты, наверное, что-то путаешь. Или ты тоже масон?