Владимир Микушевич: Таков ад. Новые расследования старца Аверьяна

13.11.2010

Анатолий Зайцев не мог освоиться с мыслью, что Аверьяна нет. Это было всё равно, как если бы не стало его самого. Опускались руки, пустело в голове и в душе. Анатолий чувствовал полную профессиональную несостоятельность. Дело об убийстве Аверьяна невозможно было расследовать без самого Аверьяна. Казалось бы, нечего и сомневаться: Аверьян убит. Он был ещё жив, когда во дворе мочаловской церкви его подобрали с проломленным черепом, но в Трансцедосе подтвердили его смерть, Анатолия настораживало и обнадёживало, что Аверьяна увезли в Трансцедос. За Трансцедосом Аверьян следил особенно пристально, давно подозревая, что там творится неладное. С другой стороны, вдруг не всё потеряно, если Аверьян в трансплантационном центре, ведь прежде это был реанимационный центр.

Может быть, потому о похоронах Аверьяна и не заходила речь. Казалось бы, Церковь должна была соблюсти особый чин при отпевании и погребении иеромонаха, чья смерть могла рассматриваться как мученическая. Но ничего подобного не делалось. На вопросы Анатолия Зайцева церковные инстанции отвечали уклончиво. Анатолий Валерьянович попытался поставить вопрос о похоронах Аверьяна перед угрозыском, но ему ответили: бывший следователь Игнатий Бирюков давно уже не имеет к организации никакого отношения. А когда Анатолий Зайцев попытался взять похороны друга на себя, Трансцедос отказался выдать ему тело. Анатолию Зайцеву напомнили, что требовать выдачи тела имеют право только родственники и у него такого права нет. Анатолий Зайцев подозревал, что и Церкви Трансцедос ответил в том же духе, а Церковь особенно не настаивала. Трансцедос только лишний раз напомнил бы, что трансплантационный центр — учреждение светское и Церковь для него — не авторитет. Связаться лично с доктором Сапсом Анатолию не удавалось. Ему упорно отвечали, что доктор Сапс на операции. Конечно, Трансцедос был отчасти вовлечён в дело об убийстве Аверьяна, но ни о каких обвинениях в адрес доктора Сапса и речи быть не могло. Экспертное заключение о смерти Аверьяна Трансцедос уже представил. А тут ещё и самому Анатолию буквально некогда было дохнуть. Начальство грозило ему отставкой, если в ближайшее время хоть каких-нибудь результатов не будет в расследовании серийных убийств, наводящих ужас на Мочаловку. Трудно было представить себе, что столько убийств за несколько месяцев совершил один человек, но в него сразу же поверили и давно называли его «Ломоносов» или более фамильярно «Михайло». В прозвище Ломоносов было стремление подольститься к убийце; он же свой, мочаловский, он где-то рядом, чего доброго, услышит, если его обругаешь. Что же касается клички Михайло, то от неё вообще веяло первобытной жутью. Медведем или Михайлом называли зверя, чтобы ненароком не накликать его настоящим именем, так что оно даже не сохранилось в русском языке, и науке остаётся только гадать о нём. Правда, Ломоносов ломал носы только первое время, нанося своей жертве смертельный удар в переносицу. В дальнейшем он проламывал черепа обыкновенным плотницким молотком. Так он и Аверьяна ударил, но была одна особенность: других он ударял острым концом молотка, Аверьяна же ударил тупым, отчего удар оказался сильнее и, так сказать, смертельнее. Ещё одна особенность: до Аверьяна Ломоносов убивал исключительно женщин. Очевидно, Ломоносов полагал, что никто, кроме Аверьяна, не поймает его, а может быть, он почувствовал, что Аверьян напал на его след.

Складывалось впечатление, что доктор Сапс действительно оперирует почти непрерывно с тех пор, как смерть Аверьяна засвидетельствована Трансцедосом. Это само по себе могло вызывать известные подозрения. Сразу же возобновились операции, приостановленные то ли за неимением подходящих органов, то ли потому, что как раз Аверьян требовал особого расследования таких операций. Лишь на пятый день после убийства Аверьяна доктор Сапс принял Анатолия Зайцева в своём кабинете. Он поднялся из своего кресла навстречу следователю со своей всегдашней добродушной неповоротливостью тюленя на суше. Говорили, что тем подвижнее и проворнее доктор Сапс на операциях — как тюлень в море. Давно уже никто из посторонних не видел доктора Сапса иначе, как в белом халате.