Георгий Осипов - Конец января в Карфагене

На пороге вырос Глафира.

«Я там тебе все написал, — понизив голос, добавил он, — заходил к Шульцу и решил тебе забросить… — он хитро подмигнул. — … «Черную ведьму».

«Я простужен», — доверительно сообщил он Глафире.

В черной шапке с острым козырьком, в коротком полупальто (его у нас все называют по-разному, одни — «москвичка», другие — «московка») Глафира напоминал Ангела Смерти, явившегося раньше времени.

«Шульц тоже болен, — бесстрастно произнес он. — Я погнал дальше».

Поразительно, пока они беседовали, никто не вылез и не вмешался: «С кем ты там? У кого это нет совести являться в такое время?!»

Осторожно заперев замок и повесив на место цепочку, он проскользнул к себе в комнату и автоматически включил магнитофон с приемником. За три дня его болезни подморозило, и пешеходы, проходя под окнами, с хрустом ломали обледенелую слякоть. От этого в комнате было еще тише.

«Звук! Дайте звук!» — криво усмехнулся он, представив себе кинотеатр.

Он внимательно прочитал надписанную Глафирой коробку, и, высмотрев желанное название, поставил катушку перематываться. Нужные люди были с другой стороны. Один подкассетник дребезжал, он сердито поглядывал на него, нетерпеливо дергая левой ногой: «Черная ведьма» — это один слабоумный так перевел. Причем не нарочно, а уверенный, что так надо. Интересно, как бы он перевел на английский «Как прекрасен этот мир»?

Что делать с громкостью? Вспомнилось, как год назад по стене лупили, словно она не из кирпича, а из фанеры. Ну, тогда был повод — Ангел Смерти заглянул к соседям вовремя. Жаль, правда, что не подмел всю семейку комитетчика, вместе с партбилетами и припрятанной порнографией.

После того случая и у «этих» свой козырь появился — чуть что, бегут и начинают: «Сколько раз мы тебе… Разве мы тебе… Там все слышно!»

Поразмыслив, он намного спокойнее, чем еще за полчаса до визита Глафиры, убрал громкость до половины, надавил клавишу «воспр.», услышал щелчок и шуршание. Осторожно взобрался на постель, лег на спину, сложив руки на животе, как покойник. Он не обратил внимания, когда и как успел погасить свет. Ждать пришлось недолго — вскоре комнату, словно откуда-то снизу, наполнил шум проливного дождя, раскаты грома, и наконец, в отдалении раздался долгожданный удар колокола. Он знал, что их будет двенадцать.

Открытие, сделанное шестиклассником Самойловым в самый разгар летних каникул, не сулило ему ни почестей, ни премий. Его бы уж точно никому не пришло в голову полушепотом величать «отцом водородной бомбы», как продавшегося сионистам академика Сахарова. К тому же он хорошо помнил, чего стоило его товарищу Данченко открытие у того не по возрасту развитых, практически взрослых способностей чуть ли не в третьем классе — красный от злости, похожий на Высоцкого паренек у доски, и учительница, перечисляющая грехи пионера, возбуждаясь от собственного голоса: «Дома, он, понимаете ли, пиво распивает!..»

Выйдя на крыльцо магазина «Союзпечать», Самойлов бегло пролистал свои выигрыши — две научно-популярные брошюры и номер журнала «Театр», без колебаний сунул их в урну, торопливо свернул за угол и понесся к трамвайной остановке. Ему, во что бы то ни стало, нужно было успеть смотаться домой за деньгами и вернуться сюда до закрытия магазина в шесть часов, чтобы продолжить азартную игру с советской торговлей. Несмотря на подхваченную у дяди-алкоголика сентенцию: «Я с государством в азартные игры не играю и тебе не советую».

Что же такое мог открыть рядовой советский школьник, плохой ученик, кстати, пока его друг Данченко отдыхал у родственников на Днепропетровщине, а картавая семиклассница, в чьей верности он сильно сомневался — по своей линии где-то в Анапе? Он совершенно неожиданно убедился, что сильно преувеличивал строгость здешней цензуры, обнаружив, что и у нас почти свободно продаются журналы с раздетыми или полураздетыми девицами. Ему тут же вскружило голову чувство особого избранничества, плюс та выгода, которую можно извлечь из этого открытия, пока другие дрожат от страха, разрываясь между убеждением, что у нас «все» запрещено, и верою, что так и надо.

Стоп! Стоп! Журнал (польский еженедельник Panorama) не продавался, а разыгрывался в лотерею. То есть его можно либо выиграть, либо выкупить по блату. Третьего не дано.

Самойлов еще не читал повесть Достоевского «Игрок», но уже знал, что существует такое произведение, вернее, смотрел по телевизору снятый по этой вещи кинофильм, после которого оставался смутный страх, как перед достаточно абстрактными наркотиками или при виде вполне конкретных спившихся алкоголиков под гастрономами.