Георгий Осипов - Конец января в Карфагене

Если в актовом зале нашей школы с нами рядом никого не было, мы, задрав головы и подпрыгивая, с остервенением оплевывали изречения Маркса, где он сулит любознательным питурикам достичь сияющих вершин науки.

Если человеку так не нравятся горы и высоты, его, возможно, под землей дожидаются те, кто готов исполнить обещанное? Всякий раз, если при мне выкорчевывают пень старого дерева, вблизи с которым прошла моя жизнь, я надеюсь, что из безобразной земляной раны, разбрызгивая щепки и опилки, ринется наружу прожорливое войско Подземных, прогрызая дорогу возмездию и тишине.

Он так и не расплатился за те черные очки, выданные ему Демешкой, и они не защитили его от лучей ядовитого солнца. И оно все-таки испепелило моего друга в самый разгар листопада. В месте нашей последней выпивки, на балкончике летней эстрады в Дубах, я обнаружил поверх побелки неровное зеленое пятно — крохотное растение выпустило здесь девять плоских листьев.

Дымок сам раскрыл мне тайную причину своей симпатии к дочери докторов. Заходит однажды, ставит на круглый стол бутылку «Мелитопольской», я приношу стаканы, он разливает минеральную, смотрит, как испаряется пузырящийся газ, и произносит без одобрения и без порицания:

«Она сидит на игле».

Дед Демешко — ветеран МВД, а дядя — шофер неотложки. От деда ему досталось потертое кожаное пальто, а от дяди — шоферская кожаночка. Ко мне же попала дядина бобина, где человек, похожий на Рыбникова (голосом) исполняет ряд хороших старых песен: про курочку, про бутылкина с вытрезвилкиным, про скандал в кафе-шантане и тому подобное. Лента была совсем ветхая, поминутно обрывалась.

Под невысоким, но тенистым деревом напротив моего дома, расстелив поверх травы полиэтилен, торговала арбузами подозрительная троица. Кто-то у них время от времени что-то покупал, тогда они подходили и пили квас из той же бочки, что и Азизян по дороге на курсы программистов. В середине 90-х годов маршруты старых знакомых частенько пересекались, только они уже почти не узнавали друг друга, погладывали как-то странно, что-то припоминая, да и шли себе дальше. Несмотря на вполне обычный, затрапезный облик этих торговцев, временами мне чудилось, что они вместе с резиновыми арбузами свалились на полиэтилен откуда-то сверху и, выполняя задание, присматривают либо за мной, либо, на худой конец, за Армянским Карузо, время от времени выкрикивающим со своего римского балкона интересные вещи.

Итак, почти неделю длилась эти «война взглядов». Вот Азизян в темных очечках, зажав под мышкой свернутую тетрадь, отпивая квасок, поглядывает на мои окна. Я же, отступив в глубину эркера, рассматриваю в бинокль Азизяна. А за мною, поверх дюжины бутафорских арбузов, поджав по одной ноге, словно бегуны перед стартом, следят те трое, из внешнего пространства.

Между тем продавцы арбузов успели нажить себе врагов, и те приняли соответствующие меры. Тихим и ленивым воскресным полднем подъехал милицейский фургон, и его дверь распахнулась сразу за квасной бочкой. Я проходил домой из «Овощного» и, увидев, что за квасом нет очереди, решил посмотреть прейскурант, мне стало интересно, сколько стоит теперь кружка кваса. Но я так и не узнал нынешнюю цену. Со стороны милицейского газика послышался ослиный немузыкальный рев. Желающих посмотреть этот спектакль оказалось совсем немного — квасовщица да я. По выходным квартал вымирает — все трудятся на огородах. Милиционеры аккуратно, не превышая полномочий, проталкивали в фургон продавца арбузов. Он оказывал им пассивное сопротивление, упирался руками и ногами, время от времени трубя по-ослиному и озираясь. Мы не поздоровались, но успели бегло улыбнуться друг другу. Это был Дымок.

В одну из весен 80-х годов откуда-то, по распоряжению свыше, не иначе, в городской черте появились дятлы. Пересекая прозрачный, безлиственный скверик, я вдруг услышал с высоты прерывистый стук и, обогнув дерево, увидел птицу. Я решил, что это единственный дятел, случайно залетевший в центр города, но их оказалось несколько. И вскоре к ним привыкли, как к скворцам или синицам. Капало с крыш, бугристый асфальт выпирал среди луж посреди тротуара. Я возвращался из кино. Ходил на дневной сеанс, пересматривал «Укол зонтиком». Меня выписали из дурдома, и перестук капель говорил мне не о дятлах, а о пресловутой оттепели. Мне навстречу по гранитной кромке тротуара вышагивал Мардук, в синем пальто с иголочки и новеньком берете на аккуратной голове.