Г. Котницкий - Закон благодарности

Когда Санька взглядывал на стену, по лицу пробегала судорога — слишком свежи были воспоминания. Он поспешно отворачивался.

— Дед, — наконец позвал Санька. — Дед! Сними ее.

Дедушка Мокей внимательно взглянул на Саньку. Эх ты, брат-горемыка, подумал он. Больно обидел тебя батька, больно.

Он снял рамку и вышел.

А вечером принес две красивые рамочки, золотистые, как солнце.

— Давай вторую, — подморгнул он. — Зачем ей лежать? Пусть все посмотрят.

Санька улыбнулся ему благодарно.

Когда Санька поправился, была уже настоящая весна. На просыхающих глинистых буграх расцветали бледно-фиолетовые бузлачки — так называли здесь первые весенние цветы. Где-то в голых ветвях настойчиво повторяла свою весеннюю песню синица:

Что синица хочет сказать именно эти слова — говорила Саньке мать, выросшая в степном украинском селе, где люди с древних времен привыкли всему давать объяснения, неожиданные и остроумные.

Закутанный платком, в тяжелых сапогах, которые долго чинил дедушка Мокей, появился Санька в школе. Он как-то оробел в шумной толпе.

— Ого-го! — засмеялся верзила Атарщиков, у которого был всегда подбит либо глаз, либо нос. — Ого-го! Бабушка в платке!

Он дернул за платок. Санька чуть не упал. Ребята засмеялись. Санька покраснел, потом побледнел и бросился с кулаками на Атарщикова.

— Ого-го! Ого-го! Не догонишь!

Санька в бессильной злобе сжал кулаки. Из глаз брызнули слезы.

За время болезни Санька сильно отстал в учебе. Но догонять товарищей не спешил. Дома он не мог усидеть за книгами, уходил подальше на выгон, ложился там на спину и смотрел в небо. Смотрел, казалось, бездумно, а на самом деле постоянно думал об одном — как могло случиться, что отец стал вдруг совсем другим человеком. Правда, и раньше — сколько помнит себя Санька — он не интересовался детьми. Спросит иногда, как дела — и все. Но Санька не обижался на это. Ведь и мать не очень часто проводила с детьми час-другой, рассказывая сказки или просто вспоминая о родном селе, откуда когда-то уехала с дедушкой Мокеем в поисках лучшей жизни. Тогда еще у дедушки жива была его жена. Купили домик на окраине города, работать стали. А потом мать встретила отца…

Они любили все втроем ждать отца, не садились без него ужинать. Он работал на другом заводе, дальше, чем мать, и приходил позже.

Но с прошлого лета он стал приходить почти ночью. Мать кормила детей и укладывала спать, а отца все не было. Утром ему, конечно, было не до детей. Он часто кряхтел, морщась, пил рассол. Так вот и жили.

В школе Санька сидел, занятый своими думами, многое пропускал мимо ушей. По успеваемости он стал одним из последних учеников.

Атарщиков, смеясь, рассказывал ребятам:

— Как трахнет отец! Стекло — дзинь, грамота — пополам!

Он жил на той же улице, где и Щуровы, знал, что Санькин отец ушел из дому.

Санька молча выходил из класса.

— Щуров, — сказал как-то учитель, когда Санька опять не приготовил урок. — Я напишу записку отцу. Ты стал неузнаваем.

— Нет у меня больше отца! — звонко сказал Санька и встал. Лицо его покрылось красными пятнами, глаза лихорадочно блестели.

Ребята засмеялись. Санька стремглав выбежал из класса.

Его нашли лишь к обеду далеко в степи. Он лежал на траве и плакал.

Учитель посадил Саньку на раму велосипеда и повез домой. Санька молчал. От учителя шел запах табака и пота. Это напоминало об отце.

— Что же ты, Саша, ничего мне не сказал? — спросил Петр Григорьевич.

Санька не ответил. Может, и он дерется дома. Почем я знаю?

— Надо было сказать, — продолжал учитель. — А то видишь, как нехорошо получилось. И в учебе отстал, и от товарищей отбился.

У Саньки защекотало в носу. У других пацанов есть отцы, а у него вот нет. А как он хочет, чтобы на велосипеде вез его не учитель Петр Григорьевич, а отец. Только не такой, как в действительности, а лучше. Чтобы разговаривал с ним, учил что-нибудь делать, интересные истории рассказывал. Санька бы прижался сейчас к его сильной руке и прошептал горячо: «Честное слово, больше не буду. Одни пятерки буду получать».

Дома был только дед. Лысина его блестела на солнце, и он весело улыбался.

Учитель долго с ним разговаривал. Потом дедушка подошел к Саньке и спросил строго:

— Что же это ты, Александр, а?

Санька виновато опустил голову.

— Вишь ты его, с уроков убегает. А ремня не хочешь?!

— Я совсем убегу, если меня ремнем. Все вы только драться умеете! — Санька взглянул неприязненно и повернулся, чтобы уйти.