Г. Котницкий - Закон благодарности

Он сильно отощал за эти дни, промокшая шерсть свалялась, висела грязными клочьями, живот от голода подтянуло почти к позвоночнику, но Дик еду не искал, так как просто не умел это делать, — он ведь не знал, что существуют помойки, где бродячей собаке можно прокормиться. Он не так был воспитан, привык брать пищу лишь из рук хозяина. Он только хлебал воду из луж, предварительно обнюхивая их — нет ли подозрительных запахов.

В тот день, когда Петр Данилович ездил в институт узнавать насчет квартиры и ему сказали, что надо еще ждать месяца два-три, Дик был уже почти рядом с Дачным. Оставалось перейти прибрежную автотрассу, ведущую на Петродворец и дальше — на Краснофлотск и Сосновый Бор. Но для этого он решил дождаться вечера, так как опасался машин. Дику казалось, что ему знакомы эти места, что он гулял здесь с Петром Даниловичем. Он лежал за дорогой между желтыми травянистыми кочками, сливаясь с ними, вздрагивал от холода, но его согревало предчувствие встречи с хозяином.

…Петр Данилович бесцельно ходил по слабо освещенным улицам, направляясь туда, откуда ему чудился собачий лай. Он не заметил, как к нему подбежала большая взъерошенная собака с промокшей шерстью и осторожно ткнулась носом в его руку. Петр Данилович вздрогнул и остановился. В темноте он не узнал Дика, подумал, что бродячий пес приблизился к нему, и стал рыться в карманах, чтобы угостить его. Но тут он перехватил взгляд собаки и понял, что это Дик.

— Дикуша, дорогой, где же ты так долго пропадал? — воскликнул Петр Данилович, и Дик, услыхав знакомый голос, от восторга встал на задние лапы, обнял хозяина передними и, прижавшись головой к нему, тихонько заскулил. Петру Даниловичу казалось, что он слышит просьбу о прощении.

Обрадованный, летел Петр Данилович домой. Хотя там, как обычно, никаких съестных припасов не было, но он найдет что-нибудь для Дика, обогреет, обсушит его.

— Смотрите, кто к нам пришел! — радостно сообщил Петр Данилович, отворив дверь. — Наш Дик нашелся!

— О господи, опять этот пес! — воскликнула Агнесса Николаевна и, сжав виски ладонями, вышла из кухни.

Петр Данилович, не обратив на ее восклицание внимания, отыскивал еду для Дика.

Вошла Марина.

— Посмотри, на кого ты похож — весь в грязи, как последний алкаш! — сказала она.

— A-а, пустяки, — отмахнулся Петр Данилович, — Это Дик испачкал, когда обнимал меня. Обсохнет, отчищу. Ты лучше поищи ему что-нибудь поесть, ведь больше недели голодал.

— Нет, Петенька, есть я ему не дам и тебе советую выпроводить этого пса из дома. Хватит маме жизнь отравлять… Да и мне тоже. Если мы даже получим свою квартиру, я не хочу жить вместе с этой отвратительной псиной! Слышишь?! Так хорошо без него было, тихо, спокойно, чисто! А этот помешанный обрадовался, что нашел своего Дика. И не подохла же тварь такая!

— Ну что ж, — медленно произнес Петр Данилович, — в таком случае мы уйдем вместе с Диком.

Он машинально прихватил свой рюкзак и вышел. Всю ночь промыкался он с Диком в подъездах, согревая его и сам согреваясь его теплом, а наутро отправился в институт. Решение уехать из Ленинграда подспудно зрело давно, слова Марины, полные ненависти к Дику, а значит — и к нему, оказались последней каплей.

Петру Даниловичу сказали, что от института его сейчас никуда послать не могут, — все это делается весной, но вот был запрос с метеостанции в Певеке, там люди нужны, — это уже по другому ведомству. Петр Данилович дал телеграмму и получил ответ: «Приезжайте. Ждем».

Жил он все эти дни как бродяга, не расставался с Диком. Рюкзак с вещами он спрятал в секции автоматической камеры хранения на вокзале.

Когда документы и билет были оформлены, он зашел проститься с Аленкой. Он уезжал, понимая, что навсегда теряет возможность получить квартиру в Ленинграде, что, возможно, теряет Марину и дочь Аленку, хотя где-то в глубине души надеялся, что они приедут к нему, — чукотский поселок Певек не арктический остров, живут же там с семьями.

Самолет на Магадан уходил рано утром. Петр Данилович сказал, что пойдет в аэропорт пешком, чтобы не тесниться в автобусах, не видеть недовольства пассажиров соседством с собакой.

Марина не плакала, выплакалась она раньше, когда Петр Данилович ушел из дому и не появлялся почти неделю.

— Я, как устроюсь, напишу, — глухо произнес Севрин. — Прощайте…

Он кивнул холодно жене и теще, поднял на руки Аленку, которая никак не могла в этот вечер уснуть, была возбуждена, чувствуя, что в доме что-то происходит. Дик прощанию не мешал, Петр Данилович привязал его на лестничной площадке.