Г. Котницкий - Закон благодарности

— Ой, папа, ты колюсий, — засмеялась Аленка.

— Будешь папе писать? — спросил он.

— Буду, — серьезно сказала девочка.

Петр Данилович поднял рюкзак, огляделся тоскливо и вышел, подумав в последний момент, что очень хорошо сделал, сохранив документы Дика. Они еще были действительны, на их основании в ветлечебнице дали свидетельство Дику на обратный проезд.

Петр Данилович понимал, что еще можно отказаться от этой поездки, вернуться на работу в институт. Он уже немало отдал Арктике, никто его не упрекнет. Но он не мог жить здесь, какая-то стена встала между ним и Мариной. Она-то, наверное, считает, что виноват во всем он. Если поймет, что это не так, — пусть приезжает.

Шагая по ярко освещенному ночному проспекту, Петр Данилович не испытывал ни сожаления о случившемся, ни печали — в сердце его давно все перегорело, обуглилось.

А Дик бодро бежал рядом. Он был худ, но шерсть лежала ровно. От вещей, надетых хозяином в дорогу, знакомо пахло родным, далеким островом. Дик думал, что они возвращаются туда.

Близился вечер. В комнате полумрак. Он сгущался в углах и, казалось, таил что-то. Тускло блестели стекла портретов.

— Сань, а чего папка с мамкой не идут? — жалобно спросила Наталка. Ее пугали темные тени в углах.

— Придут, — ответил Санька. Он сидел у окна и читал книгу.

— Сань, я боюсь! — Наталка беспрестанно поворачивала из стороны в сторону свою кудрявую головку. Знакомые вещи стали злыми и враждебными. Там, где недавно висело мамино платье, корчится какое-то сказочное чудовище. Кровать, на которой она сидит, бесшумно окружают волки, баба-яга и кощей бессмертный — вот-вот схватят ее.

— Сань, а почему света нет?

— Наверно, линия испортилась, — ответил Санька. Он зажег керосиновую лампу и подошел к сестре. — А бояться нечего, ведь мы у себя дома.

Подбадривая Наталку, он успокаивал и самого себя. Пожалуй, мальчишки из третьего «А», в котором учится Санька, поднимут на смех, если рассказать, что и ему становится жутковато от этой безмолвной тьмы, от того, что отец и мать так долго не возвращаются с работы. Где они? Может быть, что-нибудь случилось? И дедушка Мокей, который живет по соседству и приглядывает за Наталкой, пока Санька в школе, куда-то ушел.

Хлопнула калитка.

— Идут! — обрадовалась Наталка.

Дверь резко отворилась, петли скрипнули жалобно, словно от боли. Не раздеваясь, отец прошел во вторую комнату. На чисто вымытом полу остались большие грязные следы. Мать снимала в сенях боты и вошла минутой позже.

— Мама, — засмеялась Наталка, протянув к ней руки, и сразу смолкла. Мать, как была в пальто и платке, тоже пошла во вторую комнату. Санька удивленно посмотрел ей вслед, взял на руки Наталку, подошел к двери.

— Я твоего не беру, — услышал он резкий голос отца. — Отдай мое, и разойдемся без шума.

— Ничего я тебе не дам, — ответила мать. — Нашел другую, живи, а у детей последнего не отнимай. А силой будешь брать, то и их бери. Мне одной не прокормить!

Санька осторожно прошел вдоль стены, усадил Наталку на кровать, а сам, чувствуя, как колотится в груди сердце, вцепился обеими руками в никелированную спинку и застыл так.

— Ты должна с детьми быть, — криво усмехнулся отец. Он сидел, подперев рукой подбородок, и постукивал ногой по полу. Под сапогом чавкала грязь. Лампа, подвешенная напротив дверного проема в первой комнате, освещала всю его фигуру. Только лицо пряталось в тени козырька его полувоенной фуражки. — Ты ж — мать!

— А ты — отец! — крикнула мать и заплакала.

Наталка подобралась поближе к брату, прижалась к спинке, сидела с широко раскрытыми глазами.

Несколько минут в комнате было тихо. Отец попыхивал папиросой. Мать стояла у окна, четко вырисовываясь в его еще светлом проеме.

— Ну что я с тобой нянчиться должен, что ли? — зло спросил отец. — Ты отдашь мне мои вещи или нет?

Он встал и прошелся по комнате.

— Я уже ответила тебе.

И опять тишина — зловещая, тревожная. Мать подошла к Саньке и сказала, сдерживая дрожь в голосе:

— Собирайся, сынок. Пойдешь к отцу жить. С молодой матерью.

Она снова заплакала.

— Мам, не плачь, — тихо попросил Санька. — А к нему я не пойду.