Дино Буццати - Избранное

— Что ж тут страшного? — возразила Элиза Исмани. — Так хорошо. Я… Я не знаю… Мне это напоминает… Смешно, наверное, но мне это напоминает что-то очень конкретное, и никак не могу… Странно…

— Стойте, — вмешался Стробеле, не придавая значения ее словам. — Небольшой эксперимент. Ты, Исмани, стой на месте и не двигайся.

Исмани не понял: то ли Стробеле или Манунта нажали какую-нибудь потайную кнопку, то ли включили фотоэлемент, то ли произнесли формулу, способную привести в действие некий механизм.

— Ставим небольшой интересный опыт на зрительную память, — заявил Стробеле. — Ну-ка, ну-ка…

Пока он говорил, со стены, которая перекрывала террасу справа, — со стены одного из множества павильонов, или коммутаторов, или казематов, или клеток этого ужасающего существа, — склонилась антенна из светло-желтого матового металла и приблизилась к собравшимся. С ее оконечности свисал какой-то пучок, похожий на мягкую кисть.

С помощью пантографа антенна гибким паучьим движением бесшумно подалась к Исмани, и кисть плавно сошла к нему. Стало видно, что она состоит из множества мягких металлических нитей.

— Ты чересчур далеко, Исмани. Она не достанет. Подойди ближе.

Антенна перемещалась вверх и вниз, словно искала что-то.

Исмани в нерешительности улыбался.

— Давайте я! — вдруг воскликнула Ольга и встала прямо под кисть.

Металлическая рука медленно опустилась, и мягкая масса нитей коснулась Ольгиной головы; затем, опустившись еще ниже, нити окутали женщину до пояса нежным, почти невесомым капюшоном, ниспадая со всех сторон, вдоль верхней части ее тела.

— Ой, щекотно! Бр-р-р! Какая гадость!

— Хватит, синьора, больше не надо, идите сюда, — в замешательстве проговорил Манунта.

Антенна вдруг поднялась, оставив госпожу Стробеле. Движение было резким, словно брезгливым.

Ольга поправила волосы. Она улыбалась, но лицо ее побледнело.

И в это мгновение над всепроникающим странным звучанием послышался голос, тот же тончайший стон, что и раньше. Он стал крепнуть, описал кривую, взлетел до самых высоких регистров, затем упал, рассыпавшись в кратком переборе всхлипываний, и исчез. Стон машины? Скрежет трения? Вибрация чего-то, что напрягалось, а потом ослабло?

Все молчали.

Стробеле. Манунта, вы ведь, кажется, понимаете. Что это значило?

Манунта( не обращая внимания на его ироническую усмешку ). Кто ее знает? Трудно сказать… Кажется… Нет, я, кажется, ничего не понял. — И подумав, добавил: — По-моему, она смеялась.

— Мне холодно, — сказала Ольга Стробеле.

— Холодно? В такую-то погоду?

— Да, холодно. Я пойду домой.

— Неужели испугалась? Ведь это игра. — Стробеле как будто оправдывался перед Исмани. — Точнее сказать, никчемная глупость. Наш давний эксперимент с первыми установками. Впрочем, Ольга, ступай домой, если хочешь. А мы тут поболтаем с Исмани.

Обе женщины ушли. Манунта проводил их до выхода.

Когда они покидали террасу, со стороны сооружения в форме силосной башни, метрах в двадцати от них, послышался металлический щелчок. Все резко обернулись. Но никакого движения нигде не было. Даже антенна с кистью замерла.

— Много-много лет тому назад, дорогой Исмани, — рассказывал Эндриад, — когда я был еще юношей, еще до защиты диплома, меня постоянно мучила проблема: непременно ли так называемый свет духа, чтобы образоваться и существовать, нуждается в человеке? Неужели вне нас повсюду тьма? Или же это достаточно интересное явление может возникнуть еще где-нибудь, лишь бы нашлось тело, организм, инструмент, пригодный сосуд?

Они сидели вдвоем в гостиной у Эндриада. Настенные часы показывали половину третьего. Стояла глубокая ночная тишина, через которую, однако, чуть слышно проступало пространное звучание, похожее на шум очень далекого водопада.

— Вы имеете в виду робот? — спросил Исмани.

— Погодите. Приходилось ли вам когда-либо задумываться над странным течением жизни сквозь тысячелетия и тысячелетия? Кем мы были вначале? Простейшими, кишечнополостными. Сфера чувств существовала, но в зачаточном состоянии. Дух или то, что называют духом, еще не родился. А точнее сказать, он являл собой столь крохотный, робкий и дрожащий огонек, что его различия с растительным миром едва намечались. Поймите меня правильно, дорогой Исмани, я стараюсь изъясняться не вполне научными терминами. И прибегну к аллегории, дабы вы составили себе ясное представление обо всем этом хозяйстве. Думаете, я не понимаю вашего любопытства, вашего смятения, вашего скептицизма? Ведь было бы безумием, преступным безрассудством, а то и хуже затевать все это вавилонское предприятие с целью создать карикатуру на мозг, робота, способного производить расчеты, фиксировать и запоминать впечатления, смеяться, плакать, чихать, решать задачки. Так что же тогда? Что тогда?.. В ходе тысячелетий постепенно совершалась эволюция, развивались мыслительные способности или по крайней мере условные рефлексы, по крайней мере чувства… Я понятно говорю? И в какой-то точке этого бесконечного пути — вдруг! — возникает явление, которое я считаю самым поразительным по своей чудовищности в истории Вселенной.