Дино Буццати: Избранное

Вряд ли надо говорить, что Дино Буццати — писатель необычный. Необычен каждый писатель, особенно если он — Мастер. Дино Буццати — писатель не необычный, а несколько странный. С разных точек зрения. В этом нам еще предстоит убедиться.

Он всегда стоял в стороне не только от политики, но и от того главного потока, который увлекал за собой литературу современной ему Италии. Но вовсе не потому, что не был знаком с быстро меняющимися художественными поветриями, наваждениями и модами. Быть в курсе дел — политических, общественных, культурных — входило в его обязанности. Почти всю жизнь Буццати проработал в «Коррьере делла сера», одной из наиболее влиятельных и самой респектабельной газете Милана. Ему постоянно приходилось брать интервью, и сам он не отказывал в них своим собратьям по профессии. Однако в его беседах с журналистами крайне редко возникали темы, связанные с Фрейдом, Адорно, Маркузе, старым и новым авангардом, сексуальной революцией, семиотикой, структурализмом и даже Михаилом Бахтиным. Понять из них, как он относится к тем нередко исключающим друг друга этикеткам, которые наклеивали на его книги итальянские критики, не представлялось возможным. Казалось, его вообще не занимали их суждения, оценки и советы. Индро Монтанелли, которого многие называют королем итальянской журналистики, утверждал не без раздражения и как-то уж слишком категорически: «Он так никогда и не узнал, что он — Буццатии что´ такое Буццати… Буццати совершенно не понимал своего значения и не имел ни малейшего представления о собственной литературной родословной. Ему было безразлично, откуда он произошел, к какой семье принадлежал и кто его родственники. Другие указали ему, что его главным предком был Кафка».

В тех же воспоминаниях Монтанелли говорит: «Объяснять Буццати, что такое Буццати, было делом абсолютно безнадежным, потому что он отказывался говорить о себе и своей работе».

Раздражение Индро Монтанелли понять можно. Однако вряд ли надо преувеличивать литературную наивность автора «Татарской пустыни». Просто он не всегда вел себя так, как другие писатели. Однажды он сказал: «Работает вещь или не работает — я замечаю сам. Это физическое ощущение, не подлежащее анализу математика. Мне нет надобности узнавать об этом от посторонних. Только когда я написал свою первую книгу, „Барнабо с гор“, я дал ее прочитать одному из моих коллег, но выбрал такого, который был предельно далек от поэтической музы. Через несколько дней, встретив меня, он сказал: „Знаешь, эта штука действительно хороша“. С тех пор я не давал читать ничего и никому, даже моим братьям, хотя они мне очень близки. Тут я ужасно самонадеян… Мои проблемы касаются только меня».

Неправильно было бы усмотреть в этом гордыню или проявление писательской надменности. Это не поза, а позиция. Дино Буццати был человеком закрытым и замкнутым. За различного рода круглыми столами он сидеть не любил. А рассуждать об обязанностях литератора или о тех путях, по которым следовало бы направить современную поэзию, видимо, не считал возможным. Или это было ему просто неинтересно. Даже внешность его плохо вязалась с обликом погруженного в экзистенциалистские раздумья интеллектуала, а уж тем более развязного, вечно улыбающегося, со всеми знакомого газетчика.

«Когда около 1947 года я впервые увидел Дино Буццати, — вспоминал Эудженио Монтале, — я к тому времени был уже дружен с вороной из „Барнабо“ и с молодым офицером Джованни Дрого, антигероичным героем „Татарской пустыни“. В связи с этим романом то и дело всплывало имя Кафки, и мне очень хотелось узнать, что за персонаж-человек скрывается под одеждами персонажа-автора.

Я не испытал ни разочарования, ни радости, ни изумления. В нем не было ничего артистического и эксцентричного. Потом я тысячу раз встречался с ним в коридорах „Коррьере“, но так и не припомню, о чем мы разговаривали, хотя о чем-то мы наверняка говорили. Буццати был безупречным джентльменом, приветливым, но не слишком экспансивным, ревностным журналистом, по всей видимости, влюбленным в свою профессию, симпатичным нелюдимом, живущим в полном согласии с самим собой и окружающей его жизнью».