Дино Буццати: Избранное

«Встречаясь с Буццати, я указывал ему на глубокую порочность занятой им позиции, но всегда приходил к выводу, что он просто не может понять, в чем состоит его ошибка.

25 апреля вместе с Марио Борсой я вернулся в „Коррьере“. Все редакторы-коллаборационисты разбежались. Надо было выпускать газету, а нас было всего трое: Фини, Франкавилла и я. Я позвонил Бальдаччи: «Немедленно приходи, нынче ночью делается первый номер освобожденной „Коррьере“».

Через десять минут Бальдаччи приехал на велосипеде. Но все-таки людей не хватало. Некому было составлять хронику. Я сразу подумал о Буццати и позвонил ему. Он, словно бы ничего не произошло, ужинал дома с матерью. Я попросил его приехать. Он нимало не смутился и не спросил, почему только на него не распространяется исключение из состава редакции всех коллаборационистов. Он тоже приехал на велосипеде. Рабочие протестовали. Но я сказал, что беру на себя всю ответственность: случай особый и исключительный. Возник спор. Я настаивал: некоторых вещей Буццати никогда не понимал. Он никогда не разбирался в политике. Он всего лишь журналист, очень честный и вполне порядочный. И вообще, нечего раздувать истории из-за пустяков, сейчас он нам очень даже пригодится.

В Милане началось восстание. На улицах стреляли. В архиепископате велись переговоры между Муссолини и Комитетом национального освобождения. Я задумал репортаж и пошел собирать новости. По дороге звонил в редакцию; Буццати делал заметки и писал. На следующий день в „Коррьере“ появилась „Хроника достопамятных часов“, ставшая теперь страницей нашей истории.

Для Буццати эта ночь не отличалась от всех остальных. Он всего лишь исполнил свой долг».

Невозмутимость Буццати была чуть-чуть наигранной. То, что он оказался вне Сопротивления, смущало и тревожило его. Об этом свидетельствуют восходящие к дневникам заметки из книги «В тот самый момент» (1950): «Нашествие гуннов. — Февраль 1944», «Была война», «Труба 1944», «Апрель 1945». Вместе со всеми Буццати радовался победе над фашизмом. («Вот и кончилась война. В Европе стало тихо. Ночью по окружающим нас морям проплывают огни. С постели, на которой я лежу, можно наконец увидеть звезды. Как мы счастливы! За обедом мама вдруг расплакалась от радости…») Но радость Буццати омрачало сознание, что он упустил возможность принять участие в важнейших событиях времени, и боязнь, что в той новой жизни, которую открыла победа над фашизмом, для него не найдется места. Он не связывал с будущим больших надежд и не слишком верил в свободу и справедливость, с мыслями о которых вступило в литературу новое поколение. Буццати вдруг понял, что молодость прошла, и, как ему казалось, прошла бессмысленно. Но сдаваться не хотелось. Он решил выстоять и даже бросил своего рода вызов новой, порожденной Сопротивлением культуре, только что блистательно заявившей о себе фильмом Роберто Росселлини «Рим — открытый город» и романом Элио Витторини «Люди и нелюди».

В 1945 году Дино Буццати издал книгу, озаглавив ее «Знаменитое нашествие медведей на Сицилию». С высадки американцев на Сицилии началось освобождение Италии, так что заглавие как бы обещало политические аллюзии и подтексты. Но как раз их-то в книге и не было. Читатель оказался обманут, и обман этот входил в замысел автора. Дино Буццати счел нужным подчеркнуть, что приспосабливаться к новой ситуации он не собирается и, несмотря на все происшедшие в стране перемены, намерен остаться тем же Буццати, который незадолго до войны написал сказочный роман «Тайна старого леса», а в годы войны опубликовал сборник фантастических новелл «Семь гонцов» (1942). В то самое время, когда новая литература Италии рассказывала о героях и трагедиях антифашистской борьбы и пыталась художественно осваивать жизненные конфликты послевоенной действительности, Дино Буццати издал незатейливую детскую сказку о том, как в фольклорном «некогда» к людям с гор спустились добрые, простодушные медведи, как, соприкоснувшись с людьми, они переняли от них все человеческие слабости и пороки и как их царь Леонцио, собственной смертью искупив грехи своих четвероногих подданных, дал им возможность опять обрести естественные медвежьи добродетели и вернуться в горы.

«Знаменитое нашествие медведей на Сицилию» было снабжено иллюстрациями, которые нарисовал сам Буццати. В этой книге он впервые попробовал себя как художник. Не будучи уверен, что займет подобающее место в литературе послевоенной Италии, Дино Буццати искал запасные пути. После «Нашествия» он серьезно занялся живописью и стал одним из выдающихся художников XX века. В 1958 году состоялась его первая персональная выставка. Искусствоведы откликнулись на нее благожелательными статьями, а Э. Карли и Б. Альфьери посвятили Буццати-художнику специальные большие монографии. Наибольшую известность получила картина Буццати «Соборная площадь». Знаменитый Миланский собор выглядит на ней так, словно над ним только что взорвалась атомная бомба. В 1970 году, то есть совсем незадолго до смерти, автор «Татарской пустыни» скажет журналистам: «Я стал жертвой досадного недоразумения. Я — живописец, который в качестве хобби, увы, в течение слишком затянувшегося периода занимался литературой и журналистикой. Все, однако, думают, что дело обстоит как раз наоборот, и потому не могут относиться серьезно к моим картинам. Живопись для меня не хобби, а профессия, мое хобби — литература. Однако писать книги или картины значит для меня одно и то же. Я всегда преследую единственную цель — стараюсь рассказать историю».