Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

Это персы сказали, что рай — это цветущий сад, в котором бродят девы с нагими избыточными, певучими грудями и лазоревыми сосками?

Отец мой, вы взяли мак и забрели в чужой рай?

Но вот бешеная собака — а средь тишины и безбожья. бездорожья, безвременья провинции только бешеные собаки напоминают о братстве одиноких человеков, а в Империи только в Риме ликуют, тратятся, безумствуют, соединяются во грехе человеки, а в провинции они пьют глухое вино одиночества и забвенья, и пыльно тоскуют о Риме…

Но тут бешеная собака привлекла, собрала, соединила их, и они вспомнили друг о друге в страхе своем…

Но вот бешеная собака в нашем притихшем Назарете укусила белого вола…

И вот бешеный переимчивый вол в пене обильной побежал густо, смертельно по улочкам Назарета и искал жертву от бешенства своего.

И пузырчатые ядовитые хлопья пены окропляли улицы пустынные и дома с закрытыми глухо дверьми.

И весь Назарет погрузился в бешеную пену, и пена покрыла вечную пыль назаретскую и камни несметные, хлебовидные его…

И вол искал, кого убить рогами разъярёнными…

Но не было никого на улицах Назарета, все попрятались в страхе в глухие, одинокие домы свои…

И тогда девочка Мария в алой шапочке обгоревшей вышла из дому на улицы пустынные, и вол увидел алую шапочку беззащитную её, и пошёл на неё, на алую…

Мария вся стала алая, как шапка её.

Бык в пене жемчужной еще более разъярился, увидев алую головку.

И Мария замерла близ смертельных рогов вола.

…Тогда Иисус выбежал из дома своего и стал пред волом, между рогами и Марией.

Тесно Ему…

Остро Ему…

Пронзительно Ему…

Душно…

Но Он знает, что эта смерть — не его.

Тогда вол опускает голову в пене, а мальчик гладит ладонями рога его, и потом гладит ноздри горящие, трогая перстами гибко, нежно густые ресницы зверя, как струны эллинской кифары.

А потом ладони Иисуса наполняются пеной…

Собирает Он пену вола.

А потом Иисус нагибается и срывает траву весеннюю редкую, и травой обтирает морду быка…

Долго… Долго…

Глаза быка плачут чрез пену…

Он стал смирен, и утих пожар тела его.

— Мария, знаю, зачем ты вышла к быку…

— Иешуа, мальчик с нимбом… Я люблю Тебя… Я знала. что Ты спасёшь меня… Я хотела увидеть Тебя…

Теперь и Ты навек любишь меня, хотя Ты дрожишь, и ладони Твои полны бешеной пены…

Ты спас меня…

Но я тоже спасу Тебя…

Но я прокричу на весь свет, что Ты вечен!..

Что Ты воскрес!..

Я спасу Тебя, когда Твои ладони будут полны крестных гвоздей!..

Воистину близ Тебя творятся вечные деянья!..

Близ Тебя и я вечна!..

И этот бык пенный стал вечным…

И эта быстровыгорающая пенная трава стала вечна…

Мальчик с Нимбом! Иисус, Иешуа, я и на земле, и на небесах люблю Тебя…

— Мария, откуда ты взяла эти Слова?.. Слова грядущих Дней? Слова после Креста?..

Тут прибежал Малх, и взял девочку на руки, и унёс её в дом свой.

Он сказал:

— Древние иудеи истинно говорили, что дьявол пляшет на рогах быков и на кончиках женских распущенных волос!..

…А утром тайно Мария уехала в Магдалу. '

— Мария, Мария, Мара, мааа, но я видел, как в утреннем хамсине, хамсине ушла, уковыляла чахлая повозка твоя, и Малх закрывал тебя спиной от моих глаз.

…Хамсин, хамсин, самум, песчаный ураган всех восставших пустынь, песчаная мгла, мга, спаситель мой, ты ослепил Назарет, и горы, и долы его до возлюбленной моей долины Ездрилонской и до заветного моего Геннисаретского озера…

И глаза мои исполнены летучего песка, и слезы мои не от прощанья, а от секущего песка, песка, песка?..

Да?

Отец, а если б хамсин был вечен, то как бы люди жили в вечной слепоте песка?..

А если Древний Закон вечен, недвижен, то зачем тогда бредут, пылят многодальные караваны, и птенцы кричат в гнёздах?

А?..

И новые Пророки. как пенные быки, вопият и алчут ножа иль Креста?..

А?..

Но разве засохшая хлебная лепёшка хуже свежей коровьей. дымящейся на дороге?

И разве во дни нужды ты будешь есть коровью, а не хлебную?

Но!

Отец мой, зачем Мария ушла?.. Я спас её от пенного быка, а она ушла.

Отец, зачем в мире есть колёса? и повозки? и бегучие кони? и верблюды-странники пустынники? и шатры "суккот" кочевые?

И мука прощанья разве не превышает сласти путешествий?..

Отец, а разве с нашей крыши Магдала не видна?..

Отец, а вы вкушаете, вдыхаете мак пурпурный забвенья?..

И яд прощаний обращаете в мёд воспоминаний?..

И вот испьёшь мак, дурман-туман, и увидишь с крыши далёкую Магдалу и иные в святом хамсине забытые града, града, града?..