Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

И не отрываясь, овальными пылкими глазами глядит на гостью мою…

И я вдруг чую, что она собирается и готовится к прыжку, к броску молниеносному.

И я чую, что она ревнует…

Змея ревнует сильней человека…

И Аня не может оторвать зачарованных очей от тысячелетней священной змеи, и вдруг тянет к ней ручки-косточки, сосулечки свои и шепчет:

Иди, иди ко мне… Как тебя звать?..

У меня теперь никого нет — саранча улетела, вшей убили… Я люблю тебя, змейка моя…

Но Эфа тревожна, чревата, и тогда я прячу ее в аквариум…

И вдруг она начинает беситься, томиться, биться, безумствовать, бушевать, плясать пляску древней священной смерти что ли за стеклом аквариума!..

Я впервые вижу Эфу такой яростной и страшной!..

О Боже!..

Вот она — ее допотопная, проклятая Господом суть? А?..

А я кротко, доверчиво, сладимо, забвенно сплю с ней…

Я чую, что сейчас она может укусить, ужалить смертельно и меня…

Хотя я вспоминаю слова Куприна: “Самая безобидная из всех змей — это сама змея…”

А она глухо и долго бьется, струится о стекло аквариума… но потом затихает, мертвеет, усыпает… Тысячелетняя доадамова мудрость ее побеждает…

Но я чую, что она затаилась, что она наготове…

Один желтый глаз ее закрыт, спит, но другой остро глядит на Аню, роясь желчью…

Она явно ревнует…

И тогда я медленно, смакуя острые тысячелетние картины и свои многолетние открытия, рассказываю Ане историю Священной Эфы!..

От змеиного соблазненья Адамы и Евы, и проклятья Творца разгневанного и до адских черешен, которые я продал Хасанхану…

Я рассказываю о Тайне Тысячелетий, на разгадку которой я потратил почти всю свою жизнь…

Камин горит…

День зимний скоротечно, бесследно перешел в быстрый вечер, а вечер в долгую ночь, ночь, ночь…

Аня дремлет что ли?.. Спит она?..

А я забвенно опутываю, окутываю ее тысячелетней бездонной историей Священной Эфы…

Я как бы ловлю, погружаю нежданную, лакомую, дымчатую гостью мою в сладкую сеть своих воспоминаний…

Истинно говорит суфий Ходжа Зульфикар, что человек умирает, когда ему некому рассказать о своей прошлой жизни…

Когда нет у него внимающего, сладостного слушателя…

И вот я нашел тихую, дремную слушательницу мою?..

Я чую, что она радостно и нежно слушает меня и уходит, уплывает вместе со мной в далекие века и времена Великих Царей, и Великих Стран, и Великих Страстей…

Айяяяя!..

А когда женщина слушает мужчину и пьет былой мед, хмель жизни его, она становится как бы этим мужчиной, и потому так трудно отлепиться от нее, расстаться с ней, как с самим собой…

О Боже!..

О, братья-мужи!.. Бойтесь внимающих жен и дев!..

— Аня, ты спишь?

Нет! Нет! Царь Дарий Гуштасп I, рассказывайте дальше…

Я никогда не слышала такой дивной сказки… — она по-кошачьи кутается, пропадает в моих одеждах и ложится на шкуру памирского волка — поближе к огню… Она больна, хладна, худа и ей нужен огнь…

— Увы! Это не сказка… и даже не миф… Это страшная дьявольская реальность! Мне кажется, что в этой истории больше дьявола, чем Бога!..

Но уже ночь…

Сонно, дремно огонь в камине отмирает…

— Аня, ты спишь? Я постелил тебе в своем кабинете, на втором этаже… Иди спать…

— Царь Дарий Гуштасп I, но вы еще не рассказали мне конец этой истории об Эфе…

— У этой истории пока еще нет конца… Но я боюсь, что этот конец будет трагическим!.. И все мы примем участие в нем! Увы! Увы!..

— Нет, Царь! Конец будет светлым, как у всех великих трагедий… Катарсис неизбежен…

Откуда она знает такие слова?..

Я чувствую, что она засыпает, мреет у огня…

Она ведь дитя, ребенок… И болезнь испила, иссушила, извела ее до костей…

— Аня! Хочешь я отнесу тебя в мой кабинет… ты спишь уже… ты легкая от болезни… мне не трудно…

Она встает со шкуры. Идет на второй этаж. Глаза у нее закрыты… Спит…

— Аня, спокойной ночи… завтра спи до самого обеда… тебе надо много спать и есть… А я завтра пойду на рынок…

Она тревожно, не разлепляя тяжелых век, вдруг останавливается:

— Зачем?

— Я хочу предупредить, спасти Хасанхана… мне жаль его… Он все-таки колоритная фигура! Не скучная!.. Все-таки Генералиссимус! А генералиссимусов надо жалеть, беречь… Еще не поздно изгнать, извлечь из него смертоносную эфу…

Тогда Аня говорит мне сонно:

— Царь, не глядите на меня… Глядите в зеркало…

Я отворачиваюсь от нее и гляжу в старинное павловское зеркало, где живут, воскресают в лунных ночах Пушкин, и Наталья, и Капа-Сутра, и я, сплетающиеся в грехе…