Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

зыбучие губы Лейли

В осеннем переспелом саду одни млады малиновые живорубиновые

живомалахитовые губы возлюбленной моей нагой златотелой

в златокамышах Лейли Лейли Лейли

А мой зебб текун коралловый в малиновых устах забывчиво затуманенно

одурманенно живым божьим жемчугом дымит сладимым зряшным бездыханным

неурожайным семенем сорит

Ай Аллах из живых из встречных жемчугов человеков лепил лепит творит

А мой зебб в ее устах бежит

А тогда зачем неслыханно лилейные волнистые холмистые ягодицы и лакомые росистые

лядвеи и алордяно лоно детоносное детородящее детотаящее Лейли

А тогда зачем бутон гранатовый вечноюная вечносладимая завязь святая рана

тонет одиноко в лядвеях Лейли

И

И словно млад извилист верблюд меж двух атласных шелковых курящихся

барханов заблудившись бродит

Так мой зебб слеп меж лакомых грудей и райских яро спелых ягодиц Лейли

бредет и не находит…

А потом я вспомнил строки из китайского романа “Ветка сливы в золотой вазе”: “…И она посетила серебряным лисьим язычком его задний дворик…”

Я лежал нагой, забывчивый, распластавшись на тахте, а она медленно творила со мной то же, что творила Лейли с поэтом бархатным парчовым язычком змеиным, льстивым, сладимым своим…

И то же, что творила старинная китаянка…

И то же, что творила со мной двоякая коралловая Эфа моя…

А потом она лежала, спала, витала, улетала, дремала, и я творил с ней то, что творили Лейли и лисья китаянка проворноязыческая, умелоязыкая, халвотелая, атласная…

А потом я творил с ней то же, что творила со мной Эфа моя…

И я развращал, раздвигал, расширял ее, а она меня…

Мы были попеременными эфами — и это была самая великая древняя, дочеловечья любовь…

Это Она была еще до соблазненья Первочеловеков — Адама и Евы…

Это эту змеиную Любовь-ласку бесплодную проклял Господь!..

И никто уже на земле не знал ее, а мы знали…

О Боже!..

О, иногда мы впускали одурманенно, опасно вызывали к нам на ночное воспаленное ложе мою Эфу — она соединяла нас, как некогда Адама и Еву…

Но я не хочу говорить и вспоминать об этих, проклятых Богом, ласках… да!..

И только однажды, когда я лелеял, терзал, перебирал губами темногранатовые соски Анны, мне почудилось, что я ем малиновые черешни, и вот змеи вышли из них и идут на меня…

Тогда я перестал терзать ее…

…Потом мы уже не ходили на песок, к морю, а только творили, вились, бились, соплетались, умирали, воскресали на тахте…

Так текли наши лазоревые солнечные лунные волны-ночи и волны-дни!..

Ии!..

…Ах, тахта! Та тахта!..

Безмолвный свидетель-участник, Кораблик Любви….

Где ты? Где ты? Где ты?..

Утонул, увял в океане суеты и смерти?..

… Анна! Анна! было такое арабское племя, народец в древности…

Они ночами и днями только сплетались, исторгали, изнемогали в ласках плоти…

А когда мужи изможденные засыпали — жены распахнутые, распаленные будили их колокольчиками, и они продолжали, пока не умирали…

Ничего не осталось от веселого, вольного, овечьего, кроличьего, ослиного, курчавого того племени-народца!..

Кроме этих ночных колокольцев!..

Анна, мы из этого ушедшего бесследного племени?..

Аня, Аня! а от нас останутся только твои дивные, полыхающие, дымчатые очи-колокольчики! Айя!..

Да! да! да!..

Да?..

О Боже!..

Я понял, что большинство человеков умирает, так и не узнав великих тайн, струн, загадок, сладостей, пряностей своей спящей плоти!..

…Вот человек родился и прожил всю жизнь в огромном старинном городе…

Но знает ли он его святые переулки, закоулки, уголки, дворики древние этого мегаполиса, сладчайшие улочки, где бродили великие поэты и мудрецы, и сумасшедшие влюбленные?..

Мало кто знает!..

Так и тело запутанное, вселенское человеческое!..

Оно, как необъятный град-мегаполис плоти, таит великие тайны!..

Великие сласти и страсти…

Не зря русская пословица таинственно намекает, предупреждает: “Тело съели сласти, а душу — страсти…” да! да!

О Боже!..

И я мог умереть, не узнав тайн, улочек забытых, заживо умерших струн необъятных этих…

Но вот узнал, и теперь не боюсь смерти, как последней сладости!..

Я вдруг понял, что, когда ты лежишь в томленье плотском под руками, ногами, грудями, губами, перстами, курчавыми лобками, подмышками нагой женщины, и они сладостно терзают, мучают тебя, это ты вспоминаешь, как мать-роженица перед тем, как пеленать тебя, сладко мяла, целовала во все потаенные, звенящие от наслажденья закоулки тела твоего, и гладила, и сосала, вбирала тельце твое млечнорозовое молочными губами, и бередила, будоражила сиреневыми сосками!..