Тимур Зульфикаров - Изумруды, рубины, алмазы мудрости в необъятном песке бытия

И вот слышатся мне живоогненные Слова Апостола Павла: «Егда все рекут мир и утверждение, тогда нападает на них внезапу всегубительство…»

Отсюда, от усмиренной немой Руси, от переполненной Чаши Горя, от удушенного бурьяном голодного пустынного русского поля — пойдет огонь на иные сытые поля, града и народы…

Отсюда пойдет всегубительство… от блудной тишины…

О Боже!.. Помедли…

Не оброни Слово Огненное, как головешку горящую, в бурьяны засохшие…

…И я засыпаю под фазаньим бухарским одеялом в заброшенном нагорном саду золотой хурмы

Вдали от всех властителей мира… вдали… вдали… вдали…

Сюда не доходят блудные безбожные словеса их…

Сюда не долетят не доплеснут бомбы их…

Истинно сказано, что в мире останутся только высокогорные чистодушные чабаны-пастухи… но я — увы — не из них…

А снег сыплет сыплет сыплет, несметно засыпая мои золотые хурмы, мои нищие кишлаки, мои безвинные горы, реки, мазары, кибитки, огни полуголодных жилищ…

И бездонно бессонно смертно слезно до дрожи в ночной кости

Мне жаль жаль жаль тех, кто безвинно страждет уповает в многошумных, в многоблудных городах и селах и домах…

О Боже…

Завтра я вернусь в Москву, как Апостол Павел в Рим

В град казни

Рим Вавилон Москва — смертельный снег

Апостол Павел — Хурма Живая Золотая…

А я — снег смерти?

Или — хурма жизни золотая?

Не знаю… не знаю… не знаю…

Или под хурмой златой я засыпаю?

Или умираю…

Господь! Ты знаешь…

Но кочуя в двух мирах — на этом свете и на том свете — я всегда буду вспоминать золотой сад хурмы в серебре летучем снегопада…

О Господь!

Во всей Твоей Вселенной необъятной рассыпающейся — это моя тихая отрада… ограда…

…Сад золотой в снегах плодоносящий…

…Ночная матушка, склонившаяся над фазаньим одеялом, где трепещет агнец…

И сам Творец с ночных небес Внимающий и Улыбающийся…

…И я опять засыпаю, замерзаю иль блаженно отхожу, усыпаю, умираю под родным фазаньим павлиньим дряхлым одеялом, где матушкой моей оставлен завещан шепот, шелест: Сынок, родименький… спи, спи…

А я плачу от счастья…

А снега летят необъятно…

О Боже! но разве одно материнское чудотворящее одеяло может оградить меня от вселенского снега, от вселенского хлада, от одиночества умиранья, усыпанья…

О Боже… сон что ли заснеженный мой… но я не один под одеялом…

О Боже, кто ты… как пришла ты в сон мой, как пришла проскользнула под мое одинокое одеяло…

И вот обнимаешь, витаешь, нежно окружаешь меня живоатласными шелковыми губами, грудями, руками и ногами…

И горячишь согреваешь чистым медовым хрустальным свежеснежным дуновеньем дыханьем лепетаньем…

О Боже… Кто ты?

И мне уже тепло жарко уже горячо под снежным одеялом и я обнимаю объемлю ее замерзшими руками и ногами и губами глазами зарываюсь в душистые пахнущие горным весенним укропом и маслянистым грецким орехом жгучие, курчавые, как бешеные весенние таджикские реки, арыки, водопады, волосы ее…

Жарко мне и блаженно…

От падающих снегов окрест светло, как днем, и я вижу лазоревые сиреневые талые талые разлившиеся на все лицо глаза древней праматери таджиков Согдианы очи нездешние ея ея ее…

Ах как спелый дашнабадский малиновый гранат в руке

Ах как спелый рохатинский златоискрящийся виноград в руке

Как спелый златотекучий златопадучий исфаринский абрикос в руке

Как спелое гармское златорассыпчатое яблоко в руке —

Так я чую переспелыми моими перстами под одеялом не персидский атлас не кашмирский бархат а живой колышащийся шелк девьего тела ее

И я глажу ласкаю губами мну лижу нежно терзаю обнимаю лелею шелк шелка живые трепетные ее

Живой шелк ее в моих перстах млеет… нежится… покоряется… проливается…

Ах, я вспоминаю слова из Священной Книги: «Если хоть одна дева рая придет на землю — то одна ее гиацинтовая повязка на голове будет стоить всех красавиц мира…

И я шепчу эти слова и уповаю:

— Ты оттуда? из рая? где гиацинтовая повязка твоя?..

А она, сверкая молодыми зубами как вершинами снежных гиссарских гор, горячо хрустально шепчет радостно, как юная моя необъятная матушка шепчет мне:

— Я из кишлака Ватан… я дочь учителя Ходжи Саймутдина…

В нашем заброшенном голодном кишлаке ни света, ни тепла…

Жаль рубить древние смолистые задумчивые арчи на дрова…

Арчи — наши сестры… наши тысячелетние матери…

И кто рубит сестер… и матерей тысячелетних…