Лживая книга — хуже ада…
О Боже! прости меня, что не жаль мне заблудших читателей
А жаль леса порубленные…
О Боже!..
Иль я люблю деревья больше, чем человеков…
Но потом Ходжа обнял писателя и шепнул:
— Прости меня, брат… я люблю тебя…
Но разве ты не хочешь бродить в целительной прохладе лесов, а не в горах мертвых книг…
И пошел в леса русские, которые и в раю растут…
Чтобы защитить их от топоров и пил книгопечатанья…
…А я лежу на деревянной суфе в заброшенном кишлаке Ватан в саду золотой хурмы под павлиньим одеялом
И надо мной склонилась золотая хурма в серебряном снегу
И так мне хочется съесть хурму, но лень из-под теплого чародейного одеяла вставать… хлад в тепло гнездо сна впускать…
Хурма, хурма — иль сама упадешь мне в рот…
Сонно, сонно, блаженно…
О Господь!
Хурма в снегу, золото в серебре — возлюбленная книга-дерево моя…
Ее Господь с небес читает по ночам
Вместе со мной…
Дервиш сказал:
— Чтобы понять убогость власти и богатства, надо поглядеть на тех, кто обладает ими…
О, человече, погляди на эти лица искаженные, изъеденные страстьми темными, как разбитая ухабами деревенская иль кишлачная пыльная дорога иль каменистая опасливая петляющая над пропастями тропа горная…
Петляют лица и души их ускользающие… туманные… солончаковые
Увы!.. Эти люди похожи на крыс иль ворон…
О, человече, а ты мечтаешь о сладострастии богатства и сласти власти…
Иль ты хочешь походить на крыс и ворон…
Погляди на лица властителей алчные рухлые и тела их дряблохоленые
Вот они собираются, улыбаются, шепчутся на мировых собраньях своих, и это собранья уродов…
Вот они собираются — в галстуках и без галстуков — а народы их скоро останутся без штанов…
И ложь их на лицах их, как хульные письмена сквернословья на заборах и стенах брошенных домов…
О Господь мой!
Сказано в Священном Коране: Требуй многого от прекрасных ликом…
А что требовать от этих, когда ложь власти и блуд богатства избили, как моль одежды, лица и тела их…
И души их лишились любви, и скитаются, как блудные псы, и алчут пенно кусать встречных…
И они ненавидят живую жизнь, а любят мертвые деньги…
И готовы сладостно пересчитывать банкноты их в ночах и днях…
И банки — деньгохранилища — храмы их…
Когда они собираются в каком-нибудь городе земли и решают судьбы народов и стран — всякому чуткому человеку на земле становится страшно, как от заговора, бденья ночных татей…
Всякий человек чувствует себя, как воробей на сборище ночных сов…
Иль хрупкий бельчонок средь стаи диких талых мартовских котов…
Иль как конь, прядающий цепенеющий средь волков…
А Божий мир для них — воробей средь сов… бельченок средь котов… и конь средь волков…
Эти спалят, убьют мир и дыханье на земле… ради власти и богатства на земле уничтожат жизнь в слепоте своей алчной…
Давно забыли они о народах немых их, как забывает человек о материнских сосках питающих
О Боже!..
Над изумрудным миром, над безвинным сном улыбчивых младенцев в молочных колыбелях повисли гнилые гроздья атомных бомб…
Алчут они явить свой тайный огонь, как мятый виноград — вино дурное, а потревоженные змеи — яд…
И что же, брат мой банкир, хозяин этого мира, если взорвутся эти бомбы, если сойдут на тебя в горах Памира иль Тянь-Шаня весенние сели и камнепады
Ты будешь считать мусолить деньги средь бомб горящих, камней летящих и глин ползущих?..
Слепец…
Но кто дал власть таким?..
Как оторвать их от власти и богатства?
Как оторвать волков от стада и поставить истинных пастухов…
О Господь только Ты знаешь…
О Господь доколе
Что медлишь…
Как огнепоклонники вдали от горящего дома…
О Господь, а уже летят над божьим миром горящие нераспечатанные банкноты с ликами дьявола хохочущего…
И кто будет тушить их?..
Дервиш сказал:
— Я стою в неоглядном русском поле, где ни человеков, ни коров, ни коз, а один бурьян…
Только по разбитым дорогам проносятся машины с властителями мира, слепыми, как глухие окна машин их…
Окрест мертвая тишина…
И властители лукаво, блудно говорят о тишине и покое в народе, но это — покой погоста, не сытого многодетного многошумного дома…
Тоска безбожия, бездушия, бездорожия, безденежья, пьянства, одиночества разлилась по Руси…
И вот слышатся мне в русском убитом поле, где раньше шелестели, шептались пшеницы, и пели могутные радостно потные крестьяне, и мычали тучные коровы…
Читать дальше