Возвращалась Варушка домой другой дорогой — узкими улочками да собачьими тропинками, чтобы меньше видели те, что за заборами прятались… А за собственным забором ждала ее Алиса. Одни глаза… Увидела мать, бросилась навстречу.
— Не видела. Никто не вышел. Хотя в окно выглядывали. Лучше б я не ходила… Не надо было… — сказала Варвара, не глядя на дочь. На том и разошлись: Алиса на работу, на почту, Варвара — в хату.
В хате — темно, печально… Тревожно…
— Как перед похоронами, — вырвалось неожиданно и женщина задохнулась от почти физического предчувствия чего-то неотвратимого, непоправимого, еще ужаснее за эту напасть, которая так жестоко истоптала ее душу, исковеркала ей и детям жизнь… Пожалела, что нынче у нее — выходной. На работе, в кафе, где она подрабатывала уборщицей, среди людей было бы намного легче… А дома… Дома ей все напоминает о ее позоре… Хоть беги куда глаза глядят, а хоть вешайся… Но не убежать, ни умереть — дети же! На кого она их оставит?! Кто их растить, уму-разуму учить будет? Так что одно спасение — работа! Работа!
И Варвара кинулась спасаться: сорвала из себя нарядное платье, набросила старый халат и начала убираться. Весь день не разгибая хребта, мыла-красила-белила внутри и снаружи, стирала занавески, покрывала, половики… Когда под вечер развешивала стирку на веревках за гумном (овином), вернулась с работы Алиса. Увидела — ужаснулась:
— Мама, к чему это вы убираетесь?! Вы же недавно стирали?
— Ой, такая тоска, такая досада на душе, что, думаю, дай уберусь! Может, хоть немного развею тяготу черную, да за одно и чары вымету с хаты, и чертей разгоню… Верю — не верю, а, может, и правда, как та Савчучка языком молола, нам напорчено, начаровано?.. Откуда ведь вдруг горе то такое?! А, может, батюшку позвать, чтоб хату посвятил? Может, все наладится и… ТОТ… вернется… — призналась Варушка дочери, как на духу.
— Ой, мамочка! — вскрикнула тихо бледнея дочь. — Мама… ОН… возвращается… Вот… в калитку заходит… О Господи… Ой, мама… ну я побежала… полоть… сорняки в огороде… — и помчалась на огород без сапки.
Он и вправду входил в калитку. Ступил на подворье — веселый, счастливый, но… как будто бы не такой как всегда — или не в себе, или выпивши. И не сам, а с мальчиками. Варушка догадалась: сам не посмел ей на глаза потыкаться, сыновей возле школы поджидал.
Ребятня тоже была веселая и по-настоящему счастлива. Радовалась подаркам: пистолетам, машинкам… Вроде бы с Винницы отцом привезенными… Но ведь знали, что это не так, а все равно радовались, что отец вернулся. Лишь изредка на маму пугливо-виновато поглядывали — не обиделась ли? Но мама не обижалась и не сердилась. Смотрела на них из-за своих покрывал, опустив руки, будто не знала, бедная, что делать и тем более — говорить.
Так оно и было: Варвара действительно, не ведала что делать: встречать, молчать, кричать или сделать вид, что ничего не было? Но обиженная, униженная душа клокотала черной ревность, желчной горькой обидой, рвалась из груди ссорой поганой…
Но Петро опередил жену:
— Варушко, сердце, не гневайся на меня за то, что так долго волынил в той Виннице. Но зато не НЕДАРОМ. Все у меня, сердце-Варушко, теперь хорошо! Честное слово! Теперь я здоровый как бык, Варушко! Так мне в Виннице врачи сказали! Будем жить, Варушко!
«Врешь, изменник, не был ты в Виннице! И в больнице не был! А был… а был… Не-на-ви-жу-у-у…», — хотела закричать, плюнуть ему, вралю неверному, в лицо Варушка, но, выскочив из-за своих покрывал-занавесок, будто окаменела. Только руки дрожали мелко-мелко.
— Вот увидишь, Варушко-душко! Все у нас будет хорошо… Ого, мы с тобой еще и сыновей поженим, правда, хлопцы? И дочку выдадим замуж!.. и внуков дождемся… — делано беззаботно засмеялся Петро и вдруг зашелся тяжелым хриплым кашлем. Варушка заметила, как потемнело его лицо, а в уголках рта выступила розовая пена. Петр пошатнулся. Мальчики подбежали, подставили худенькие плечи, чтобы он оперся.
И только сейчас Варвара заприметила, как похудел-поплохел за эту неделя муж, как лицом почернел. Еще корчилась, захлебываясь горькой обидой ее женская гордость, а сердце… сердце разрывалось от боли, жалости и… и любви к этому человеку… И, самое страшное, от предчувствия, что она теряет… о, Господи, теряет его, но уже навсегда… Навсегда уводит его у нее неумолимая разлучница… Нет, не та, с Виноградного тупика, а пострашнее, ой, пострашнее…
— Не плачь, Варушко, — еле вымолвил Петро, обессиленный кашлем, утирая тыльной стороной ладони рот. — Больше я с этой хаты никуда ни на шаг… Даже в Винницу… Там уже мне нечего делать. Я там уже, Варушко, прошел весь курс… и химию, и физику, и медицину… Врачи так и сказали: иди домой, расти сыновей… Прости, Варушко… прости, если можешь…
Читать дальше