Стеф Пенни - Нежность волков

— Но как вы могли сказать жене, что он умер? Как можно было причинить ей такое страдание? — Миссис Росс подается вперед, зрачки ее сверлят глаза Стюарта, лицо напряглось и побледнело. От нее, словно магнитная сила, исходит некое чувство — возможно, гнев.

— Поверьте, миссис Росс, я очень много думал об этом. И решил, что его смерть принесет ей и детям меньше боли, чем в конечном счете такая жизнь.

— Но как же вы рассчитывали скрыть от нее его существование? Его здесь видели два дня назад!

Стюарт на мгновение замирает, а потом смотрит на них, скрывая замешательство.

— Это было безрассудно. Я позволил себе… Временами, последние несколько лет, особенно зимой, я чувствую, что утрачиваю возможность судить здраво. Но если бы вы видели его с детьми… глядит, как они бегут к нему, и выкрикивает самые грязные ругательства, полные ненависти и страха… Бог знает, за каких демонов он их принял. Ужасно было видеть их лица.

У Стюарта такие глаза, словно он до сих пор их видит. Дональд проникается к нему сочувствием. Бог свидетель, он может себе вообразить, каково напряжение вереницы бесконечных зим.

Миссис Росс смотрит на Паркера, а затем снова на Стюарта. Чуть ли не так, будто Дональда вовсе не существует.

— Кто такой Получеловек?

На лице Стюарта возникает страдальческая улыбка.

— A-а. Вы видели… — Он снова поднимает глаза, на этот раз прямо на миссис Росс. — Получеловек — это еще один несчастный. Вечно пьяный. Он муж Норы, так что мы время от времени его подкармливаем. Он охотник, но не слишком пригодный.

У него такое беззащитное лицо, что Дональду становится неудобно. Какое они имеют право заставлять этого человека откровенничать о своих бедах?

— Должен опять извиниться за то, что ввел вас в заблуждение. Хочется, чтобы о тебе хорошо думали… особенно в такой Компании… — Он переводит взгляд на Дональда, отчего тот в замешательстве опускает глаза. — Хочется, чтобы тебя считали хорошим руководителем, в некотором смысле отцом тех, за кого отвечаешь. Я не был хорошим отцом моим людям. Трудная задача, но это меня никак не оправдывает.

Миссис Росс с некоторым смущением на отстраненном лице откидывается на стуле. Паркер скрыт своей собственной тенью. Голос подает Дональд:

— Такое случается повсюду. Где пьянство, там безумие. На вашем руководстве никак не отражается то, что некоторые сбиваются с пути.

Стюарт склоняет голову:

— Вы очень добры, но это, увы, не так. Как бы то ни было, речь о человеке, которого вы преследуете… Я полагаю, из-за чего-то, им совершенного. Какое-то… преступление?

Дональд кивает:

— Нам необходимо отыскать и допросить его, в каком бы он ни был состоянии.

— Я точно не знаю, где он, но, возможно, мы сможем его отыскать. Однако если вы ищете преступника, то не найдете. Он не ведает, что творит.

Пока Стюарт говорит, Паркер вытаскивает из кармана трубку и табак и при этом роняет клочок бумаги, падающий на пол между его креслом и креслом Стюарта. Паркер этого не замечает, вынимая из кисета табачные пряди и набивая трубку. Стюарт видит клочок и нагибается поднять его. Он чуть замирает, прежде чем поднять листок и протянуть его Паркеру, так ни разу не взглянув на него.

— Я пошлю на поиски пару своих людей. Они должны его проследить.

Паркер сует клочок в карман, едва прервав ритуал набивания трубки. Все это занимает не более трех секунд.

На протяжении всего разговора двое сидящих бок о бок мужчин так и не обмениваются ни единым взглядом.

В конце коридора ко мне обращается Паркер:

— Я пойду собираться.

— Вы идете?

Я полагала, он получил ответы на свои вопросы. Глупо с моей стороны: разумеется, он не поверил ни единому слову Стюарта.

— Он так и не сказал, что не посылал Нипапаниса в Дав-Ривер.

Его уверенность меня раздражает, и я не отвечаю. Он смотрит на меня с тем особенным выражением полной сосредоточенности, когда невозможно определить, гнев это или радость и на кого направлены эмоции. Такие уж ему достались от природы черты лица, что вам видится в них злоба и ярость; но теперь я знаю, что это не так. А может, я просто убаюкиваю себя ложным ощущением безопасности.

— Вы сохранили рубашку из Элбоу-Ридж?

— Конечно. Она свернута на дне моего мешка, под шубой.

— Принесите ее.

Посреди площадки за складами солнце прорезает брешь в облаках. Столб света, плотный, словно лестница, бьет по равнине за палисадом, освещая низкорослый ивняк, укутанный снегом и сверкающий сосульками. Свет пронзительно ярок; его белизна ослепляет. Будто неожиданная улыбка, солнце открывает красоту этой угрюмой равнины. За пределами круга в сто шагов оно скрывает все ее несовершенства. Вне палисада раскинулся совершенный пейзаж, подобный скульптуре, вырезанной из соли, прозрачно-ясный и безупречно чистый. Мы же тем временем тащимся сквозь мутную слякоть и грязь, топтанную-перетоптанную и в пятнах собачьих испражнений.