Игорь Афанасьев - PHANTOM@LOVE.COM (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Через пять дней монашки разрезали его гипсовое одеяние и достали оттуда дедовы мощи, ибо только так можно было назвать всё, что от него осталось. Они молча обмыли деда и ушли, наказав кормить его сушёными яблоками и рисовым отваром.

Кирилл тихо покашливал всю оставшуюся жизнь, но прожил ещё тридцать три года и умер в возрасте ста четырёх лет.

Другого Филькиного деда звали Ионой, а бабушку — Надеждой.

Бабушка Надя некогда была женой Кирилла, а бабушка Катя была у них домработницей, но потом Надя ушла к какому-то министру, затем от него — к деду Ионе, а Кирилл так и остался жить с Катей, которая была моложе его лет на двадцать. Всю информацию о сложных сюжетах семейных драм Филе удавалось почерпнуть по праздникам из громких застольных разговоров родственников, а также из наставлений бабушек, которые поминали друг друга не часто, но если это случалось, то Филька узнавал сразу много необычного.

В дом к бабушке Наде ходили реже, чем на Дмитриевскую, и, как правило, без папы.

Двумя трамваями добирались до Политехнического института и шли пешком в глубину огромного парка, где располагались ухоженные двухэтажные дома профессуры.

Дед Иона заведовал кафедрой черчения.

А еще он был автором учебника «Начертательная геометрия», по которому — «училась вся страна».

Этот дед был могучего телосложения и сурово поглядывал из-под невероятно густых бровей на формального внука, когда Филе разрешалось переступить порог рабочего кабинета. Нельзя было назвать и этого дедушку разговорчивым, но в кабинете было столько интересных вещей, что Филя и не надоедал лишними вопросами.

Чаще всего он получал в руки футляр от огромного полевого бинокля, доверху заполненный орденами и медалями. Пока дед молча пыхтел «Казбеком» и тыкал красным карандашом в громадные листы бумаги, Филька доставал из футляра тяжелые красные звёзды, несколько блестящих орденов с красивыми камешками по краям, а также многочисленные круглые бляхи с каким-то усатым дядькой на лицевой стороне.

Прокалывать рубашку и надевать награды не разрешалось.

— Чужих наград на грудь не вешай, свои заслужи. — Иона гасил папиросу, собирал ордена и медали в хранилище, и они оправлялись в столовую, где уже выставляла на стол дымящийся украинский борщ домработница Феня.

В голодном тридцать третьем году бабушка Надя подобрала на улице Киева опухшую от голода крестьянскую девочку. Некрасивая, безграмотная, сбежавшая из своей деревни после того, как озверевшие от дикого голода родичи съели её младшего брата, Феня выжила и навсегда прижилась в профессорском доме. Все попытки деда отправить её на учёбу или на работу заканчивались безуспешно, она шарахалась от любого скопления людей и теряла способность говорить и ориентироваться. Пережитое в голодомор навсегда отложило неизгладимую печать на её психику, и она чувствовала себя в безопасности только в доме. Читать она не выучилась, в клубы и кинотеатры не ходила, а долгие вечера, после всех хлопот по хозяйству, коротала с иголкой и цветными нитками в руках, вышивая на плотном белом полотне фантастические по красоте узоры. Всё вышитое она дарила бабушке, а бабушка складывала полотна на дно самого настоящего сундука с железными углами.

Первые телевизоры разительно изменили жизненные удовольствия Фени, и теперь её невозможно было оторвать от наполненной глицерином линзы, но при этом она умудрялась не прекращать своей филигранной работы, и сундук неуклонно пополнялся новыми работами.

И еще одна странность была присуща Фене.

Гуляя с Филькой в парке и завидев толстогрудых голубей, которым бросали хлеб благообразные жёны и вдовы профессуры, она приходила в тихую ярость, начинала шептать нечто злое и быстрое, хватала Фильку за руку и уводила в другой конец огромного парка.

Обеды готовила она фантастические, но особенно удавался ей украинский борщ.

По пути в столовую дед распахивал дверцу огромного белого холодильника «ЗИЛ» и вынимал оттуда запотевшую поллитровку «Московской», а Феня ставила перед ним два необычных сосуда. Один из них представлял из себя бело-голубую фаянсовую кружечку с серебряной крышкой, а второй — тяжёлую рюмку из горного хрусталя.

Это были немецкие трофеи.

Дед наливал водку в кружку, двумя глотками выпивал содержимое и с аппетитом уминал густое произведение кулинарного искусства. Затем он выкуривал папироску, остатки водки выливал в переливающуюся всеми огнями радуги рюмку и приступал к вкусному мясу с грибами лисичками. Трапеза завершалась чаем с лимоном, который пили из тонких стаканов в красивых подстаканниках.