Джоди Пиколт - Жестокие игры

Оказалось, что Корасон не только, как обычно, подметает и пылесосит дом. Звонила мама Джека и предупредила, что ждет гостей. Джек сидел на табурете, наблюдая, как мексиканка терзает кусок теста на разделочной доске, и представлял, что это лицо Ральфа.

— Если хочешь есть, — сказала мексиканка, — отрежь себе хлеба.

— Я хлеба не хочу.

— Нет? Тогда чего ты уставился на тесто, как голодный?

Джек поставил локти на стол.

— Просто тоже хочу что-нибудь отмутузить.

Корасон придвинула к нему кусок теста.

— Прошу! — Она вытерла руки, оставив на фартуке бледно-желтые следы. — Что-то Джей-Ти с Ральфом убежали как ошпаренные.

Джек пожал плечами.

— Они неудачники.

— Неужели? Еще сегодня утром ты не мог дождаться, пока они придут. — Она обхватила ладонями руки Джека, и они стали вместе вымешивать тесто. — Вы поссорились?

— Рэчел Ковингтон мне не нравится. То есть я хочу сказать, что она мне нравится, но… но я ее не люблю. Я вообще девчонок не люблю.

— Они тебя дразнили?

— Я просто за нее заступился, потому что она не могла за себя постоять.

— Тогда ничего удивительного, что она запала на тебя, амиго.

Джек подпер щеку ладонью, не обращая внимания на то, что руки в муке.

— Кора, почему девчонки так себя ведут? Почему нельзя просто поблагодарить и все?

Корасон улыбнулась.

— Ты знаешь, как твоя мама составляет список тех, кому следует отправить открытку на Рождество? Она посылает их людям, которые присылают открытки ей, и с каждым годом этих людей становится все больше.

— Да уж, — пробормотал Джек. — А мне приходится облизывать эти чертовы марки!

— Следи за своими выражениями! — предупредила она. — Понимаешь, так и любовь. Один раз проявишь внимание, даже мимоходом, и ты навсегда в ее списке.

— А если я не хочу посылать Рэчел открытку в ответ?

Экономка засмеялась.

— Никогда не знаешь, что будет. Может, она все равно будет их присылать. А может, однажды пробежит список глазами и вычеркнет тебя.

— Я не хочу, чтобы она в меня влюблялась, — прошептал Джек. — Я скажу ей, чтобы перестала.

— Можешь сказать, но это ничего не изменит.

Джек ткнул кулаком в тесто.

— Почему?

— Потому что это ее сердце и только ей выбирать, кого любить, — ответила мексиканка.

Не было ничего удивительного в том, что Анна-Лиза Сент-Брайд брала под свое крыло и приводила в дом очередную «несчастную» в чулках и на высоких каблуках, которую отбила у сутенера на Седьмой авеню. Часто женщины приезжали в пентхаус с разбитой губой или сломанным носом, окутанные стыдом так же плотно, как и дешевым пальто, которое было на них надето. Около недели они жили в доме Сент-Брайдов, а потом появлялись из гостевой комнаты в джинсах и хлопчатобумажной рубашке; волосы, стянутые сзади в пучок, открывали заживающее лицо без грамма косметики. Джека всегда удивляли эти трансформации. Приходили старухами, а оказывались девушками-подростками.

Это были проститутки. Джеку этого знать не следовало, потому что ему было всего десять и его родители предпочитали делать вид, что проституции в Нью-Йорке не существует, как нет хулиганов, мэра-демократа и крыс в Централ-парк. Его в комнаты к гостям не пускали. Мать ходила туда-сюда, как Флоренс Найтингейл, носила им суп и одежду, а еще романы феминисток, таких как Бетти Фридан и Глория Стейнем. Отец как-то окрестил этих писательниц «цыпочками, которым не хватает настоящего мужика». Но хотя все делали вид, что между шлюхой наверху и приехавшей погостить двоюродной сестрой нет никакой разницы, Джек знал правду… и почему-то от этого знания у него всегда немного побаливал живот.

Как всегда, когда пентхаус блестел, а хлеб стоял в духовке, в воздухе витало ожидание. Джек сидел на лестнице и перебирал свои бейсбольные карточки, но на самом деле просто ждал, кто приедет в этот раз.

Без пятнадцати четыре приехала мама. А женщина, приехавшая с ней, оказалась совсем не женщиной.

Во-первых, она была меньше Джека. У нее были настолько большие глаза, что они занимали пол-лица, а такого грустного рта, больше похожего на крошечную прорезь, Джеку еще видеть не доводилось. Руки девочки нервно подергивались, как будто ей просто необходимо было что-то держать.

— Это Эмма, — сказала мама.

А девочка повернулась и стремглав бросилась назад в лифт.

Это было второе, что отличало ее от обычных «гостей»: она здесь оставаться не хотела.

— Отлично, — вздохнула Анна-Лиза, — в таком случае я еду в тюрьму.