Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 1

Потом Костин с Шубиным уехали «к девочкам», а я тихо побрел к себе, на Лубянку. Вот видишь, сказал Железный Феликс, когда я поравнялся с ним. Куда ни кинь всюду клин. Надо вступать в партию. Хочешь, я рекомендацию дам? Разумеется, не даром. Подпишешь бумажонк Мы звякнем в дирекцию и в райком. И...

И пошел ты на ..., сказал я. И зачем я вам нужен? А ты на совсем не нужен, сказал Железный Феликс. Это мы из принципа. Мы бы и сами рады плюнуть на тебя. В самом деле, зачем ты нам нужен? Мальчиков с бородой и с иностранными языками теперь навалом. И они готовы любую бумажку под писать. Но мы не можем иначе. Если мы оставим тебя в покое, мы будем чувствовать себя побежденными. Так что извини, но мы не оставим тебя, пока... Ну и кретины, сказал я. Теперь вы меня не возьмете, если даже я сам к вам приду. И возьмем, сказал Железный Феликс. Потому что сам. Вот если бы не сам. Не морочь мне голову, сказал я. Ты, как и Костин обещаешь, заранее зная невыполнимость обещания. Конечно сказал Железный Феликс. Но я же от доброты душевной, й желания помочь. Я же все-таки русский человек. Какой же ты русский, возмутился я. Такой же, как все, сказал Железный Феликс. Ты знаешь, кто считается русским человеком? Всякий, считающий русский язык родным и испытывающий страх при прохождении в районе Лубянки. А я, между прочим дрожал тут не меньше тебя. Я не дрожал, сказал я. Вот в том то и дело, сказал Железный Феликс. Поэтому ты не русский человек, а тайный или внутренний эмигрант. Так тебе и надо. Кстати, торопись! Дома тебя ждет сюрприз.

Около памятника Марксу я остановился. Ну что, сказал я ему, обсирают тебя эти миролюбивые птички? Не верю в их миролюбие. Злобные и похотливые твари. Вечно ссорятся из-за всякого пустяка. Почему Святой Дух спустился к Марии в виде голубя? Почему голубя сделали символом мира? Воробей куда больше подходит на эту роль. Но ты не одинок. Я тоже хожу вечно обосранный институтскими «голубями». Тебя хоть время от времени чистят, а меня... Знаешь, чем дольше я думаю о твоей судьбе, тем грустнее мне становится. Если бы мне сейчас предложили написать пару томов любой галиматьи с полной гарантией бессмертной славы, клянусь тебе, не написал бы ни строчки. Не могу вразумительно пояснить почему. Просто чувствую нечто постыдное в такой славе. Что-то жульническое в этом есть. Нет ощущения подлинности и совершенства. И это раздражает...

Я вспомнил пушкинского «Медного всадника», и мне стало смешно от аналогий. Петр, конечно, был тоже порядочная сволочь. Развратник, сифилитик, самодур. И народу он загубил по тем временам больше, чем любой другой русский царь. И все-таки есть разница между Петром, с одной стороны, и Лениным-Сталиным (для меня они — одно лицо) — с другой. Те бездарные памятники, которые миллионами возводились и возводятся всем нашим вождям, вместе взятым, не стоят одного-единственного памятника Петру. В чем дело? Успехи наши, конечно, несомненны. Космос, плотины, атомные штучки... И пол-Европы оттяпали. И во все концы мира щупальца запустили. И все-таки есть что-то в этом более низкого качества, чем петровские дерзания. Есть некое историческое качество в общественной жизни. И у нас оно очень невысокое, а может быть, и с обратным знаком.

Хотел бы я воскликнуть, сказал я Марксу, что я презираю тебя, Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина творенье, что не люблю твой серый и пошлый вид и т. п. Но ведь не вы сотворили эту мразь, хотя и приложили к ней свою руку. Ты совершаешь одну грубую ошибку, сказал Маркс, ты смотришь на все слишком с близкого расстояния. Пройдут века, и... И мы сдохнем, сказал я, и будущие подонки так же, как и нынешние, будут спекулировать на исторической перспективе, масштабах, процессах, законах и прочей мути, которую ты породил и дал Им в руки.

Подошел переодетый агент и попросил закурить. Это — такой прием у Них, чтобы разглядеть подозрительных в лицо. Иногда они просят две копейки — позвонить. Иногда спрашивают, как проехать или пройти куда-то. Агент проследил мой взгляд. И как бы поняв мои мысли, сказал, что от этих гадов (он имел в виду голубей) нет спасения. Я сказал, что надо было в скульптуру вставить острые шипы, так, чтобы этим гадам (голубям, конечно) негде было лапки поставить. И с точки зрения искусства это был бы вклад. Агент исчез. Подошли милиционер и пара дружинников. Проверили документы. Спросили, зачем я тут торчу. Я сказал, что любуюсь этим шедевром советского безобразительного искусства. Они велели убираться прочь, пригрозив вытрезвителем (хотя я был трезв). Вот видишь, сказал я Марксу, к чему привели твои светлые идеалы? Так что учти на будущее, прежде чем морочить людям голову, думать надо! И разрази меня на месте, если в ближайшие дни в твою башку не ввернут острые шипы через каждый сантиметр, чтобы защитить — кто бы мог подумать?! — не от идеологов буржуазии и ревизионистов, а от миролюбивых тварей — голубей!