Артур Хейли - На высотах твоих

Понимая, что он бессилен что-либо предпринять, Брайан молча слушал повествование министра.

— На обратном пути самолет Говарда был подбит, а мой сын смертельно ранен. Но он продолжал пилотировать… искалеченный бомбардировщик… борясь за каждую милю… сам умирая, он пытался спасти штурмана.

Голос Уоррендера пресекся, он пьяно всхлипнул. «О Боже, — взмолился про себя Ричардсон, — Боже милостивый, прекрати эту муку». Но это был еще не конец.

— Он дотянул домой… и посадил самолет. Штурман остался жить, а Говард… умер. — Голосом, в котором теперь звучали желчные, сварливые нотки, Уоррендер продолжал: — Его должны были бы посмертно наградить «Крестом Виктории». Или как минимум «Крестом за летные заслуги». Мне порой кажется, что ради Говарда я должен этого добиться… даже теперь…

— Не вздумайте! — почти выкрикнул партийный организатор. — Не ворошите прошлое.

Министр иммиграции залпом осушил свой стакан. Словно спохватившись, бросил Ричардсону:

— Если хотите выпить, налейте себе сами.

— Спасибо. — Ричардсон повернулся к столу, где на подносе стояли стаканы, ваза со льдом и бутылки. Да, сейчас хороший глоток как нельзя кстати.

Ричардсон щедро плеснул в стакан виски, добавил лед и имбирный лимонад. Обернувшись, он увидел, что Харви Уоррендер сверлит его пристальным взглядом.

— А вы мне никогда не нравились, — заявил министр по делам иммиграции. — С самого начала.

— Сдается мне, что не вам одному, — пожал плечами Брайан Ричардсон.

— Вы были человеком Хаудена, — стоял на своем Уоррендер. — Когда Джим предложил сделать вас одним из лидеров партии, я возражал. Думаю, Джим рассказал вам об этом, стараясь настроить против меня.

— Нет, — покачал головой Ричардсон. — Даже словом не обмолвился. Не думаю, чтобы он хотел настроить меня против вас. Зачем ему это?

Неожиданно Уоррендер спросил:

— А вы-то что во время войны поделывали?

— О, был в армии некоторое время. Ничего особенного. — Ричардсон не стал утруждать себя воспоминаниями о трех годах в пустыне, в Северной Африке, потом в Италии, о тяжелых боях, может быть, одних из самых ожесточенных за всю войну. Бывший сержант Ричардсон теперь редко заговаривал о том времени, даже с близкими друзьями.

— Вот в чем беда с такими, как вы, у кого кишка тонка. Вы-то все выжили. А самые достойные… — взгляд Харви Уоррендера устремился к портрету, — …многие из них не дожили…

— Мистер Уоррендер, — предложил Ричардсон, — не могли бы мы присесть. Мне нужно поговорить с вами кое о чем.

Ричардсону не терпелось покончить со всем и броситься прочь из удушающей атмосферы этого дома. Впервые он усомнился в здравом рассудке Харви Уоррендера.

— Ну тогда валяйте, — министр по делам иммиграции указал на два стоявших друг против друга кресла.

Ричардсон сел в одно из них, а Уоррендер прошагал к столу и, расплескивая виски, вновь наполнил свой стакан.

Лучше всего, решил Ричардсон, сказать ему прямо и сразу.

— Мне известно о вашей сделке с премьер-министром, — негромко и спокойно произнес он. — Все подробности, все условия.

Повисло растерянное молчание. Потом, злобно сощурив глаза, Харви Уоррендер прорычал:

— Это Джим Хауден рассказал вам. Двуличный предатель…

— Нет, — энергично замотал головой Ричардсон. — Шеф мне ничего не говорил, да он и не подозревает, что я знаю. Думаю, он был бы просто потрясен, если бы догадался.

— Врешь, сукин ты сын! — Уоррендер вскочил, еле удержавшись на ногах.

— Думайте что хотите, — все так же сдержанно заявил Ричардсон. — Но зачем мне вас обманывать? В любом случае вопрос, как я узнал, не имеет значения. Главное то, что я об этом знаю.

— Ну ладно, — взорвался Уоррендер. — Значит, заявились меня шантажировать. Так вот что я вам скажу, мистер партийный функционер, выскочка вы этакий, мне наплевать, что вы пронюхали о нашей сделке. Грозите мне разоблачением? А последним-то смеяться буду я. Я вам еще покажу! Созову репортеров и все им выложу — прямо здесь и сегодня же!

— Вы все же присядьте, пожалуйста, — настойчиво попросил его Ричардсон. — И давайте не повышать голос. А то вашу супругу потревожим.

— Ее нет дома, — коротко бросил Уоррендер, но все-таки сел в кресло. — Здесь вообще больше никого нет.

— Я пришел к вам не угрожать, — продолжал Ричардсон. — Я пришел просить вас, молить, если хотите.

«Сначала испробую самый очевидный путь, — подумал он, — хотя надежды на успех почти никакой. Но к альтернативному способу придется прибегнуть только тогда, когда все другие средства будут исчерпаны».