Юли Цее - Темная материя

В заключение своей речи он с каменным выражением представил свое алиби на ту ночь, когда погиб Даббелинг. Это была кратковременная поездка на Женевское озеро в Монтрё, где он останавливался в компании друзей в «Палас-отеле». Он так уверенно объявил соответствующую дату и время, что Рита сразу же решила поручить гауптмейстеру криминальной полиции Экштрёму проверить эти данные. Затем, пожелав Рите счастливо оставаться, Шлютер подозвал свою белохалатную свиту и, выйдя в дверь, которую перед ним распахнула медицинская сестра, прошагал в первую из намеченных по расписанию палат.

Рита, которой гордость не позволила его догонять, со скрежетом зубовным осталась на месте, проклиная свою работу, и с запозданием заметила, что дверь открывается только снаружи. У нее не было достаточного повода, чтобы вызвать Шлютера в качестве подозреваемого. Он даже не был свидетелем, которого следователь мог бы заставить дать показания.

До обеда Рита еще пробыла в больнице, ходила по отделению, приставала с вопросами к сестрам, пациентам и практикантам, но так и не собрала никакой стоящей информации. Все тут, оказывается, с симпатией относились к Даббелингу как к компетентному доктору и хорошему товарищу. К сожалению, никто не был с ним знаком поближе. Неженатый, бездетный. По выходным добровольно вызывался дежурить. Все в ужасе от его страшной гибели. Перед невинным личиком девочки, проходившей сестринскую практику, у Риты наконец сдали нервы. Она так размахалась своими ручищами, что девочка ударилась в слезы. В результате ей же пришлось утешать в своих объятиях это юное создание, которое рыдало у нее на груди, оттого что его обидела злая тетя из полиции.

Персонал этой растреклятой больницы, думает Рита, наблюдая за пациентом, который покуривает, укрывшись от посторонних глаз на балконе, ведет себя как семейка кроликов, затаившаяся после того, как одного из них сцапал коршун. В сущности, медиков не за что осуждать. За стенами больницы людей мучат и убивают, а здесь у них налаженная индустрия по спасению человеческих жизней работает так, что некогда голову поднять от конвейера.

Открыв мобильник, она звонит Шнурпфейлю, чей послушный голос даже в самые трудные минуты возвращает ей душевный покой. Разумеется, он приедет за ней через полчаса, и сделает это с величайшим удовольствием. А пока, добавляет он робко, ей бы как раз зайти в больничный кафетерий и взять сэндвич с индейкой, а то как бы ей снова не остаться без обеда.

Рита заходит в лифт и, пока падает вниз, стоит, уставясь на неоново-серое отражение своего лица. Если фрейбургская полиция к понедельнику не представит сколько-нибудь значимых результатов расследования, пресса так вцепится в министра внутренних дел, что этому щетиноголовому министру внутренних дел не поздоровится, а он, в свою очередь, свернет шею усатому начальнику полицейского управления и так далее. Рита же, как ей самой хорошо известно, представляет собой самое нижнее звено в пищевой цепочке.

За распахнувшейся дверью лифта перед Ритой открывается зрелище, отнюдь не способствующее подъему ее настроения. В просторном вестибюле царит умеренное оживление. Быстрым шагом заходят посетители. Где-то плещется комнатный фонтанчик, перед которым в бассейне плавает парочка золотых рыбок. Неизменные пальмы в кадках подчеркивают общее впечатление свеженачищенной тщеты. Слева от входа располагается кафетерий с красными, желтыми и синими стульями.

Среди этой дивной пестроты, там, где на полу сталкиваются две волны узорной плиточной кладки, скрючившись на самом-пресамом желтом стуле, сидит комиссар Шильф и тычет пальцем в дисплей какого-то приборчика, почти уткнувшись в него носом. Ни дать ни взять старикашка, забредший в детский уголок какого-нибудь торгового центра. Когда мимо проходит пациент с тремя кусками кекса на тарелочке, комиссар провожает его взглядом. Можно подумать, что он высматривает тут кого-то знакомого.

Рита наблюдает за ним издалека, пока желание опрыскать его каким-нибудь дезинфицирующим средством и посмотреть, как он загнется на полу, словно огромная бацилла, не воплотилось у нее в довольно противный зрительный образ. Шильф словно и не заметил ее ни в дверях, ни тогда, когда она к нему подошла.

— Какого черта вы тут делаете?

— Играю в шахматы, — отвечает комиссар, не поднимая головы. — Одно из благороднейших средств, придуманных человеком, чтобы забыться.

— Ну и как? Удалось?