София Ларич - Анталия от 300 у.е., или Все включено

— Билет, да? — возбужденно спрашивает Бебек, едва мы оказываемся на ресепшен.

— Да. У нас, естественно, нет. Будем искать? — Я смотрю на Ильхама, задумчиво разминающего сигарету пальцами. — По-моему, можно заработать.

— Бекир говорит, что трахнул его жену, — медленно произносит Ильхам. — Если не врет, то мужика лучше убрать из отеля.

— Ты-то откуда все это знаешь? — удивляюсь я. — Может, ты еще знаешь, в курсе ли уже Быстров?

— Мне кажется, он уже знает.

Бебек нетерпеливо переступает с ноги на ногу:

— Короче, билет будем искать?

— Ну ищи, давай! Звони! — раздраженно осаживаю я его, плохо знающего турецкий. Ильхам подвигает к себе отельный телефон из бежевой пластмассы и, выискивая номера в записной книжке своего мобильного, набирает их один за другим. Он звонит в офисы, аэропорт, знакомым гидам из других компаний.

Я сначала молча стою рядом с ним, а потом беру у Саваша room-list [28] список проживающих в отеле — англ. и, вооружившись вторым телефоном, обзваниваю номера перевезенных сегодня из «Жасмина» туристов.

— Добрый день. Я гид «Арейона», Тамара. Как вы устроились? Хорошо. Скажите, пожалуйста, вы записывались в «Жасмине» на какие-нибудь экскурсии? Спасибо. Хорошего отдыха.

Краем глаза я замечаю, как к оставшемуся без дела Бебеку подходит явно возмущенная молодая женщина с крупным ребенком на руках, и усмехаюсь, когда до меня доносится ее неприятный высокий голос:

— Почему в отеле нет детского питания?!

Бебек засовывает руки в карманы и бросает тоскливый взгляд на Ильхама. Я делаю вид, что необычайно занята записками для тех туристов, которых не застала в номере. Впрочем, Бебеку везет: ребенок громогласно заявляет, что хочет «писить», и женщина, так и не получив ответа на свой вопрос, уходит.

Отдав записки белл-бою, я подхожу к Ильхаму, закончившему очередной звонок:

— Ну как?

— Ничего. Перезвонят, если есть.

— Ну ладно. Нет — так нет. Сколько мы за телефон должны?

Саваш приносит из офиса распечатку, мы скидываемся, чтобы оплатить счет. Гидам отели дают на все услуги скидку в пятьдесят процентов, но даже с ней телефонные звонки получаются недешевыми.

На входе в лобби-бар я сразу натыкаюсь на изрядно отяжелевший взгляд Быстрова.

— Виски будешь? — спрашивает он меня издалека, покачивая перед собой пустым стаканом с рыжеватой капелькой на дне.

— Нет. Спасибо.

— А, ты на работе. Ну, садись, кофе выпьешь.

Послушно заказав у бармена кофе с молоком, я сажусь напротив Быстрова и складываю руки на груди.

— Билетов нет. Завтра всего шесть рейсов в Москву, три из них наши, так что…

— Ясно. Тебе турки нравятся? — Он вздергивает подборок и заглядывает мне в глаза.

— Они хорошо работают, — осторожно отвечаю я, размешивая клубящееся в кофе молоко.

— Да, даже слишком хорошо. — Его губы кривятся. — За наши-то бабки чего не работать?

Я молча пью кофе — совершенно не хочется обсуждать турок с весьма агрессивно настроенным туристом. Он тоже замолкает, вперив взгляд в огромное очень чистое окно.

— Ты из Москвы? — наконец прерывает он затянувшееся молчание.

— Жила там несколько лет, потом надоело.

Мне вдруг становится жалко этого большого мужчину, который очень хочет оказаться сейчас дома и отвлечься от свербящей сердце обиды и злости — наверняка именно так он себя чувствует — на привычные дела.

— Как это надоело?

— А зачем жить на одном месте?

— Понятно. Порхаешь.

Он вскидывает руку и окликает официанта уже теряющим твердость голосом:

— Эй, парень! Давай еще виски!

— Вадим, извините, мне надо идти, — говорю я, ставя полупустую чашку на блюдце, в молочную лужицу.

Быстров рассеянно качает головой.

— Тамара, тут в баре сигареты продают? — вскидывается он, заметив, как я достаю из кармана пачку.

— Нет. Вот, возьмите мои. — Я кладу сигареты на стол. — Если еще надо будет, справа от отеля есть маленький магазин.

К столу подходит официант и ставит перед Быстровым стакан. Быстров тянется к пачке, и официант заученным движением достает из кармана брюк зажигалку.

Оксана сидела на кровати, обнимая прижатые к животу ноги и остановив взгляд на беззвучно мелькающих в телевизоре картинках. Ей было страшно.

Там, в баре, она сразу поняла, кому принадлежит нога на фотографии. Может, Бекир сделал этот злополучный снимок случайно, не сумев разобраться с фотоаппаратом? А может, сделал это намеренно, из своих мужских или турецких соображений? В любом случае объясниться с ним не удастся, да теперь уже и незачем. Разве это что-то изменит?