Ярослав Зуев - Месть. Все включено

Ранний вечер пятницы, 11 марта 1994-го года

Когда около половины шестого Протасов и Бандура ввалились в квартиру Армейца на Троещине, видок у них был тот еще. Оба промокли до нитки, перепачкались в грязи, а продрогли так, что зуб на зуб не попадал.

– Ни-ничего себе, – отворивший дверь Армеец отшатнулся в глубину прихожей.

– На улице, типа, дождь? – осведомился из кухни Атасов.

– Не гони, блин. Очень, в натуре, смешно. – Протасов прошел в гостиную. – Слышь, Эдик, нам бы шмотки поменять.

Эдик неодобрительно посмотрел на лужу, оставленную Протасовым на ковре, перевел взгляд на лицо Валерия, после чего желание сделать замечание у него, очевидно, пропало.

– С-сейчас.

Атасов молча поставил чайник на электроплиту.

– А где Планшетов, зема? – поинтересовался Вовчик, растирая скулу, давно не встречавшуюся с бритвенным станком.

– Шибздец Планшетову, – лязгая зубами, сообщил Протасов. – Пропал.

– Что значит, пропал?

– Утоп, блин. Пошел на корм рыбам.

– Каким р-рыбам?! – Эдик чуть не выронил сухие вещи, которые держал на изгибе локтя.

– Натуральным, придурок. Из реки.

– Утоп? – недоверчиво повторил Волына.

– Ты чего, в натуре глухой?! – рявкнул Протасов, потеряв терпение. – Утоп, значит, утоп. Буль-буль, и готово. Усек?!

– А то, – пролепетал Волына, бледнея. – По-любому усек, зема.

Армеец только открыл рот, когда в гостиную, будто смерч ворвался Гримо, принявшись скакать, как горох на сковородке. Целиком в своем духе.

– Хотя бы собака нашлась, – еле слышно сказал Бандура, механически поглаживая массивную голову пса. Атасов с тревогой покосился на приятеля. Андрей казался раздавленным. Он находился в квартире, и, в то же время отсутствовал. Можно было не сомневаться, приятели угодили в беду.

– Кристину не нашли? – тем не менее, спросил Атасов. Хотя, мог и не спрашивать. То, что операция провалилась, было понятно без слов. Бандура окончательно сник. Валерий только покачал головой.

– Протасов, что случилось?

– Ты не поверишь, – выдохнул Протасов. – Полная жопа. Конкретная, в натуре. Жопа, чтоб ты понял, с ручками.

Вначале ничто не предвещало беды. «Рейндж Ровер» благополучно миновал КПП на выезде из города. Не успел Бандура как следует разогнать машину, благо, автострада позволяла, и мотор тоже, как они уже пересекли городскую черту Вышгорода. Слева, на высоком холме, виднелись руины старинной колокольни, вглядывавшейся пустыми глазницами выбитых окон в просторы атеистской страны. Говорят, в ней некогда похоронили княгиню Ольгу, ту самую, что жестоко расправилась с древлянами. Над куполом без креста проскальзывали низкие, рваные облака. Они обещали дождь или снег. Порывистый ветер раскачивал на ходу массивный джип, свидетельствуя о приближении к морю.

– И где оно? – спросил Андрей, пытаясь обуздать разгулявшиеся нервы. Его снедало нетерпение.

– Сейчас появится, чувак, – заверил Планшетов. – Не расслабляйтесь, пацаны. Там, за плотиной, еще один КП. Ох, и козлы там работают! Киевские гаишники отдыхают.

– Открыл ты, блин, Америку, – опустив стекло, Протасов смачно сплюнул. Планшетов на заднем сидении зажмурился, но, был спасен порывом ветра. Прямо по курсу, на невысоком постаменте Андрей разглядел массивную каменную чайку, величиной с птеродактиля, если не больше.

– Что за зверь? – спросил он, просто для того, чтобы не молчать. Протасов осклабился:

– Ты, Бандура, неумный. Ни хрена не рубишь в пернатых?

– Я серьезно.

– Блин, птица как птица. Что тебе не нравится?

Дорога вскарабкалась на дамбу, подпиравшую массивные железобетонные конструкции гидроэлектростанции. Издали плотина напоминала губную гармошку, которую положили поперек ручейка. Пенная вода у шлюзов отливала йодом. Бандура вращал головой, разглядывая то далекие холмы правобережья в панораме заднего стекла, то искусственное море слева, ощетинившееся вполне морскими волнами. Многотонные громадины мостовых кранов стояли неподвижно, как египетские сфинксы. В шлюзе как раз находился теплоход. Правда, вода только начала поступать в глубокий каменный колодец, так что был виден лишь фрагмент обтекаемой крыши. Вода у дальней стенки, поступая в резервуар, шипела и пенилась. Замшелые стены выглядели угрюмо и неприветливо.