Ллойд Джонс - Мистер Пип

На фотографии мистер Уоттс и Грейс были очень молоды. Без подсказки Джун Уоттс я бы их не узнала. Но больше всего меня удивила Грейс. Она улыбалась. Никогда в жизни я не видела ее улыбку.

Видимо, я слишком долго разглядывала альбом, потому что миссис Уоттс предложила мне его забрать. Видя мою нерешительность, она сказала:

— У меня он только место занимает.

— Вы уверены?

— Да на что он мне?

— Это очень щедрый подарок.

Джун Уоттс пожала плечами.

— Все равно пылится на полке. А нас тут всего двое — я и мистер Спаркс.

Она имела в виду кота.

Я украдкой посмотрела на часы, и она это заметила.

— Вам пора. Ладно. — Превозмогая боль, Джун Уоттс поднялась с пола.

Когда мы уже прощались в прихожей, она сказала:

— Мой муж был фантазером. Но до свадьбы я этого не знала.

— Миссис Уоттс, вы случайно не знаете, какая судьба постигла Грейс? И почему она попала в психиатрическую больницу?

— Царица Савская. Не смогла выйти из роли, — ответила она. — Не смогла. Не захотела. Решайте сами.

Нахмурясь, она выглянула на улицу.

— Вы поосторожнее. Тут с вас одежду вместе с кожей сдерут.

Я тоже оглядела застывшую улицу, но не увидела ни души.

Оставалось только поблагодарить хозяйку за новозеландское печенье и за альбом. Я торопилась вернуться в город, но не могла не задать самый последний вопрос:

— Миссис Уоттс, а вам известна женщина по имени мисс Райан?

— Конечно. Эйлин Райан. Когда-то жила вот там, в конце улицы. — Она указала на дом, но тут же спохватилась: — А что?

Я сделала вид, что не слышала.

— А за домом есть большой запущенный парк?

— Был когда-то. Теперь нет. Ее и самой уже нет в живых. Представляете, она была слепая. Эйлин Райан. — Джун Уоттс взглянула на меня. — А вы откуда ее знаете? Том ходил к ней газоны подстригать.

У меня сложился законченный фрагмент. Сценическая роль мистера Уоттса. И что в итоге? Тяга к лицедейству плохо сочетается с искренностью. Достаточно вспомнить его учительские жесты. Взгляд, устремленный в противоположную стену. Глаза, воздетые к потолку. Шаржированная поза, изображающая работу мысли. Кто это был: сам мистер Уоттс или же актер, игравший роль мистера Уоттса, школьного учителя? Кого мы, дети, видели перед собой в классе? Человека, который всерьез считал «Большие надежды» величайшим романом, написанным величайшим писателем девятнадцатого века? Или того, кто довольствуется крохами, делая вид, что пирует?

Наверное, и то и другое одновременно. Можно, видимо, вылезти из одной кожи и влезть в другую, а по ходу дела совершить путешествие назад, к потаенному ощущению себя. Мы видим лишь то, что видим. У меня нет ни малейшего представления о человеке, которого знала Джун Уоттс. Зато я знаю человека, который взял за руку каждого из своих учеников и показал, как можно переосмысливать мир, угадывать возможность перемен и впускать их в свою жизнь. Твой корабль может приплыть в любую минуту, и корабль этот способен принимать какой угодно вид. Да и то сказать, простое бревно может оказаться твоим мистером Джеггерсом.

Собираясь в гости к миссис Уоттс, я надеялась на большее. Наверное, хотела услышать множество историй. Зато я получила альбом с разгадкой тайны клоунского носа. Во всех других отношениях мистер Уоттс оставался непостижимым, как и прежде. Он принимал любое обличье, становился тем, кем нам хотелось. Бывают же такие судьбы: они заполняют собой любое подготовленное для них пространство. Нам потребовался учитель — и мистер Уоттс стал учителем. Нам потребовался волшебник, сотворяющий иные миры, — и мистер Уоттс стал волшебником. Нам потребовался спаситель — мистер Уоттс справился и с этой ролью. Когда каратели пожелали забрать чью-нибудь жизнь, мистер Уоттс предложил свою.

Мистер Диккенс был понятнее мистера Уоттса. Во-первых, о его жизни сохранилось гораздо больше сведений и представлены они наглядно. Библиотечные полки ломятся от книг, посвященных Диккенсу и его творчеству. Интерес к Диккенсу удовлетворить намного проще, нежели, изображая из себя детектива, расследовать обстоятельства жизни мистера Уоттса. Биография Диккенса изучена вдоль и поперек, просеяна через мелкое сито литературоведами, и я готовилась примкнуть к их числу.

Долгое время все мои знания об этом давно почившем человеке ограничивались лишь рассказами мистера Уоттса да еще картинкой, подсмотренной на задней странице обложки романа «Большие надежды». На картинке мистер Диккенс выглядел в точности так, как мне хотелось. Особую уверенность внушала его борода. Она у мистера Диккенса не отличалась ухоженностью, но, как у всех белых островитян без определенных занятий, вроде мистера Уоттса, представлялась неизбежной, а потому вполне естественной. Понравилась мне и его узкая грудь, обтянутая жилетом. Я уже тогда решила: добрый. Подтверждали эту мысль его теплые глаза, окруженные морщинами. А теперь о том же говорят мне и его многочисленные статьи о бедняках и сиротах, проштудированные в Британской библиотеке на Юстон-роуд в Лондоне. Передо мной оказались все фрагменты жизни, породившие роман «Большие надежды». Я могла, как сорока, выхватывать любые его бумаги. Изучать его почерк. Рассматривать приметы тех мест, что были у него перед глазами, — каменно-холодные улицы; тщеславно взмывающие вверх здания; бродяг и пьяниц; топкие берега застойных, безнадежных судеб — и сопоставлять их с плодами его воображения. Меня согревало сладкое ощущение своей исключительности, когда я предъявляла читательский билет скучающему вахтеру в черной форме, сидящему за пустым столом.