Ллойд Джонс - Мистер Пип

Не устаю благодарить Бога, что Мария подвернулась в нужное время и дала мне повод не возвращаться в Таунсвиль. Им с отцом нужно было притереться друг к другу. Но всякий раз, представляя их в спальне, под медленно крутящимся вентилятором, я избавляюсь от Марии, чтобы поместить туда мою маму. Отцовскую руку кладу ей на плечо. Мамино лицо прячу на груди у отца. И на это лицо примеряю улыбку — ту самую, что видела на фотографии, где оба они еще молоды и счастливы.

Когда я позвонила предупредить, что не приеду домой на каникулы, в голосе отца послышались нотки облегчения. Он подумал — и не стоило его разубеждать, — что во время летних каникул я собираюсь поработать; мне не хотелось посвящать его в свои планы знакомства с прежней жизнью мистера Уоттса в городе Веллингтон, что в Новой Зеландии.

Стоял декабрь. Я не ожидала таких морозов и сквозняков. Ветер кидался на деревья и на людей. Он гнал бумажки — никогда не видела такой прорвы бумажного мусора — по асфальту и налеплял на опоры линии электропередач. Морские птицы даже не поднимались в воздух, а просто расхаживали по школьной площадке, которую я проезжала на такси.

Я думала о Грейс: как она абитуриенткой глядела из окна такси — точь-в-точь как я сейчас, приближаясь к центру небольшого, но оживленного городка. Остановилась я в шумной молодежной гостинице. Туда устремлялись ребята с рюкзаками со всех концов света. Любители альпинизма, пеших походов, прыжков на тарзанках, серфинга, горных лыж и спиртного.

На меня нахлынули рассказы мистера Уоттса о жизни в его мире. Куда ни глянь — кирпичная кладка. И трава. Мистер Уоттс не обманул. Трава здесь на особом положении. Она прорастает в подоконники. Ковровой дорожкой покрывает улицы. Стелется по холмам.

Если мистер Уоттс скрыл от нас некоторых персонажей Диккенса, он вполне мог скрыть и кое-какие обстоятельства собственной жизни.

Я полистала телефонный справочник. Фамилия Уоттс значилась там сорок три раза. С девятой или десятой попытки я услышала от очередной госпожи Уоттс:

— Ага, вам, наверное, нужна Джун Уоттс…

Она назвала улицу, и я в том же справочнике нашла точный адрес некой Дж. Уоттс. Действительно, на другом конце ответили:

— Алло, Джун Уоттс слушает…

— Скажите, а вы знаете такого мистера Уоттса?

В трубке наступила пауза. А потом:

— Кто это говорит?

— Меня зовут Матильда, миссис Уоттс. Ваш муж был моим учителем…

— Кто — Том? — Я подумала, что сейчас услышу хохот, но она только фыркнула, так что, вполне возможно, ее это не удивило.

— Это было давно. На острове.

— Вот как, — сказала она. По ее молчанию я поняла, что она собирается с духом. — Тогда, наверное, вы и женщину эту знаете — Грейс.

— Знаю, миссис Уоттс, — подтвердила я. — Но только понаслышке. А лично мы не были знакомы. Грейс умерла несколько лет назад.

Ответа не последовало.

— Нельзя ли будет к вам зайти, миссис Уоттс? — решилась я.

Молчание переросло в неодобрение.

— Я надеялась…

— Сегодня у меня дела, — сказала она. — Напомните, вы по какому вопросу?

— Я насчет вашего мужа, миссис Уоттс. Он был моим учителем.

— Да-да. Вы говорили. Нет, сегодня неудобно. Мне сейчас нужно выйти.

— Я могу только сегодня. Завтра мне лететь обратно, в Австралию.

На том конце сделали вдох. Я ждала с закрытыми глазами.

— Ну ладно уж, — выговорила она. — Вы ведь ненадолго, правда?

Она объяснила, как до нее добраться; ехать надо было поездом. От вокзала пришлось минут десять тащиться через микрорайон, застроенный частными кирпичными домами, каждый с небольшим участком земли за глухими стенами — некоторые были сплошь испещрены похабными словами, моя мама тут же схватилась бы за щетку, чтобы их стереть. Или посмотрела бы на них так, что они бы сами собой скукожились от стыда и хлопьями осыпались на землю. Потом я миновала стадион, который облюбовали птицы — утки, сороки, чайки — и подростки в капюшонах и мешковатых рэперских штанах, скрывающих кроссовки. Оставив позади парк, я увидела горстку неприветливых, обдуваемых ветром домов с засохшими палисадниками.

Джун Уоттс проинструктировала меня очень подробно. Главное — не перепутать половину дома под литерой «А» и половину под литерой «Б». На половине «А» свирепствовала злая собака.

Крупная, медлительная женщина в свободных черных брюках совершенно не ассоциировалась у меня с женой мистера Уоттса. Могла ли я подумать, что жена мистера Уоттса наденет футболку с надписью на груди. Надпись гласила: «Smile». Полагая, что это ее девиз, я улыбнулась. Ответной улыбки не последовало. Наверное, она тоже была в легком шоке от моей внешности. Мы с ней общались только по телефону, а у меня в то время уже был ярко выраженный австралийский акцент. Она никак не могла предположить такой черноты. К тому же на ногах у меня были черные туфли. А мои черные волосы отросли до такой же длины, как во время блокады, когда мама уже стала грозиться, что перекинет меня через плечо и моими патлами будет чесать себе спину, где самой не достать.