Альбер Коэн - Любовь властелина

Бледный, с трясущимися губами, он глядел на преступницу, потом схватил хлыст и хлестнул кресло так сильно, что она вздрогнула.

— А если у меня их отрубить? — спросил он. — Отвечай!

— Я не понимаю, — прошептала она.

— Это все отговорки! Ты все хорошо поняла! Если я велю отрубить их мне, если лишусь этих двух ужасных свидетелей позора, будешь ли ты по-прежнему с любовью поглаживать мои лацканы, ты знаешь, с любовью Моцарта, с любовью «Voi che sapete», твоя душа будет по-прежнему любить мою душу? Отвечай!

— Послушайте, любимый, давайте не будем говорить об этом.

— Почему?

— Но вы же знаете.

— Объясни почему.

— Потому что это совершенно невероятное предположение.

— Невероятное в глазах вашей сестры, вернее сказать, вашей кузины. Невероятное? Да что вы об этом знаете, мадам? И кто вам сказал, что у меня не возникает искушения покончить со всей этой мужественностью?

— Любимый, давайте больше не будем говорить об этом.

— Короче, вы боитесь себя скомпрометировать. В таком случае, слава двум маленьким висюлькам, которые так ценятся среди Офелий, будем их хранить и лелеять! — Он посмотрел на нее, его глаза загорелись от радости, что он понял ее мысли. — Я знаю, о чем вы сейчас думаете! Развращенный и разрушительный еврейский дух, правильно? Вы все такие, закутали свой мозг в кокон идеалов и таким образом пытаетесь отгородиться от безжалостной правды! Люцифера, ангела, несущего свет, вы сделали дьяволом! Но вернемся к человеку-обрубку. Вы меня будете любить, если я стану человеком-обрубком?

Внезапно его пронзила боль. Как-то вечером, в Ницце, когда на ночь опускали знамя на миноносце. Это было похоже на религиозный ритуал, и он завидовал морякам, взявшим на караул, завидовал офицеру, салютующему знамени, пока его цвета исчезали в ночной тьме. Прощай, Франция, мы с тобой расстались. Через несколько дней после их приезда в Агай, письмо на гербовой бумаге из полиции Сан-Рафаэля уведомило месье Солаля, что, согласно декрету, опубликованному в «Журналь оффисьель», он лишается французского гражданства; что мотив лишения гражданства по закону не может быть указан, но что у заинтересованного лица есть возможность подать прошение в течение двух месяцев; что декрет подлежит исполнению вне зависимости от подачи прошения, и вышеуказанный господин обязан явиться в комиссариат для того, чтобы сдать все французские документы и, в первую очередь, паспорт. Он помнил это письмо наизусть. И потом — визит в комиссариат. Сидя на обшарпанной скамье, он долго ждал, пока его примет заплывший жиром комиссар. С какой довольной улыбочкой этот облезлый тип с грязными ногтями изучал дипломатический паспорт! И вот теперь все его документы — временный вид на жительство, свидетельство о рождении и гостевая виза для лишенных гражданства. Он теперь только любовник, всего лишь любовник. И чем он занят в данный момент? Пытается бороться с авитаминозом чувств и заставляет страдать эту несчастную. Жалкая и покорная, она опять не решалась прервать молчание, его верная соратница, которая все бросила ради него, безразличная к мнению света, живущая для него одного, такая беззащитная, такая смешная, слабая и грациозная, когда ходит перед ним нагая, такая красивая и уготованная смерти, такая бледная и холодная в гробу. Ох, этот смех и аплодисменты, доносящиеся снизу, в которые она вслушивалась.

— Я жду ответа. Человек-обрубок!

— Но я не понимаю.

— Хорошо, объясню. Если вдруг я, такой красивый, стану уродом, если я стану человеком-обрубком в результате неизбежной операции, каковы будут ваши чувства ко мне? Я имею в виду любовные чувства? Я жду ответа.

— Но я не знаю, что ответить. Это такая абсурдная мысль.

Он решил довершить удар. С почтением первых дней покончено. Он теперь будет абсурдным, непредсказуемым человеком. Он решил воспользоваться этой ссорой и уйти. Тогда она придет просить прощения и начнется примирение и прочие радости как минимум на час или два.

— Спокойной ночи, — сказал он, вставая, но она удержала его.

— Послушай, Соль, я хочу сказать тебе, что я не очень хорошо себя чувствую, что я не спала этой ночью, давай закончим это, у меня нет сил отвечать тебе, я больше не могу. Послушай, давай не будем портить вечер. — (Допустим, мы решим не портить этот вечер, но будут ведь еще три тысячи шестьсот пятьдесят других вечеров, которые тоже надо не испортить, подумал он). — Послушай, Соль, я люблю тебя не за то, что ты красив, но я счастлива оттого, что ты красив. Будет грустно, если ты станешь уродом, но, красавец или урод, ты всегда будешь моим любимым.