Альбер Коэн - Любовь властелина

Спешившись, он шел вдоль кустов орешника и шиповника, а за ним конюх вел под уздцы двух лошадей, шел в шуршании лесной тишины, обнаженный по пояс, в лучах полуденного солнца, шел и улыбался, загадочный и царственный, уверенный в победе. Два раза он струсил и не решился — вчера и позавчера. Сегодня, в первый майский день, он должен решиться, и она должна полюбить его.

Он шел вдоль зарослей по дремучему неподвижному старому лесу, пронизанному солнечными бликами, прекрасный и благородный, как его предок Аарон, брат Моисея, шел, внезапно разражаясь смехом, самый безумный из сынов человеческих, смеясь от избытка молодости и любви, то срывая цветок и принимаясь грызть стебелек, то пританцовывая, знатный вельможа в высоких сапогах, танцуя и смеясь в ослепительных лучах солнца, пробивающегося сквозь ветви, танцуя грациозно, в сопровождении двух умных животных, танцуя от любви и предчувствия грядущей победы, пока его подданные, все лесные твари, предавались бездумной суете: крохотные ящерки замирали под пластинчатыми шляпками больших грибов, блестящие мухи вились в воздухе по причудливым траекториям, пауки выглядывали из зарослей вереска и подстерегали долгоносиков с их доисторическими хоботками, муравьи то ощупывали друг друга, обмениваясь одним им понятными знаками, то спешили по своим делам, проворные лекари-дятлы долбили деревья, жабы оплакивали свое одиночество, звенели пугливые кузнечики, недовольно ухали совы, разбуженные среди бела дня.

Он остановился, снял с плеча конюха сумку, нужную для задуманной им инсценировки, и приказал привязать лошадей к ветке и ждать его — столько, сколько понадобится, до вечера или даже дольше, пока он не свистнет. И как только ты услышишь свист, приведешь мне лошадей, и я дам тебе столько денег, сколько захочешь, клянусь честью! Потому что то, что я надеюсь сегодня испытать, не испытывал еще никогда ни один человек, знай это, ни один человек с начала времен. Да, браг, столько денег, сколько захочешь! Так сказал он, и от радости хлестнул хлыстом свой сапог, и направился навстречу судьбе к дому, где жила эта женщина.

Остановившись перед богатой виллой в стиле швейцарского шале, настолько вылизанной, что она сверкала, как черное дерево, он заметил на крыше чашечки анемометра — и решился. Держа в руке сумку, он осторожно толкнул калитку и вошел. Береза склонила перед ним свою кудрявую голову, в ее ветвях множество птичек тонкими дурацкими голосами щебетали, как прекрасен этот мир. Чтобы под ногами не хрустел гравий, он отпрыгнул на обочину, к бордюру из гортензий, окаймленному камушками. Подойдя к окну, он укрылся в извивах плюща и заглянул внутрь. Она играла на пианино в большой комнате, отделанной красным бархатом и позолоченным деревом. Играй, моя красавица, ты еще не знаешь, что тебя ждет, прошептал он.

Он залез на сливу, подтянулся до балкона первого этажа, поставил ногу на перила, рукой схватился за какую-то выступающую деревянную деталь, добрался до подоконника на втором этаже, раздвинул полуоткрытые ставни и занавески и одним махом оказался в комнате. Ну вот, опять у нее, как вчера и позавчера. Но сегодня он объявится ей, он решится. Быстрей, надо успеть подготовить представление.

Обнаженный по пояс, он склонился над сумкой и вытащил из нее обтрепанное пальто и траченную молью меховую шапку, удивился командорской орденской ленте, на которую натолкнулась его рука. Раз уж она здесь, такая красная и красивая, надо ее надеть. Завязав ленту вокруг шеи, он направился к большому зеркалу. Да, красив до тошноты. Бесстрастное лицо, увенчанное мраком спутанных кудрей. Узкие бедра, плоский живот, широкая грудь, и под загорелой кожей, как змеи, шевелятся тугие мускулы. И всю эту красоту — потом на кладбище, желтенькую здесь, зелененькую там, совсем одинокую в полусгнившем от сырости ящике. Да, посмотрим, как они его захотят такого, молчаливого и одеревеневшего в своем коробе. Он радостно улыбнулся и снова принялся бродить по комнате, время от времени взвешивая на ладони пистолет. Остановившись, он внимательно всмотрелся, чтобы оценить достоинства маленького мощного друга, всегда готового оказать услугу. Там притаилась пуля, которая вскоре… да, вскоре. Нет, только не в висок, можно выжить и ослепнуть. Сердце — это да, то что надо — но ведь можно промахнуться и попасть ниже.