Мария Спивак - Твари, подобные Богу

Кроме ребенка — несмотря на его папашу. Лео втайне боялась, что неприязнь к Протопопову помешает ей полюбить малыша — вдруг они будут похожи? Зинка в ответ на признание развопилась:

— Куда ты денешься! Не придумывай, материнский инстинкт на что? Он сам его за тебя полюбит! Ну да, приятней, когда от любимого да красивого, но вообще не гневи бога! Другие рады родить хоть от черта лысого, да не выходит.

Это она про себя: последние года полтора одно на уме. Все же под тридцатник, а не замужем и без детей. Как узнала, что Лео залетела не пойми с чего, чуть не лопнула от возмущения: дескать, я своим уродам обовралась уже, что все можно, и фигушки, а эта чуть не в скафандре трахается — и получите-распишитесь. Крольчиха.

Теперь, к счастью, угомонилась, и нет у Лео няньки внимательней. Звонит каждый день, про здоровье выспрашивает, советы дает, Интернет обшарила и пересказывает, что где вычитала, в крестные напрашивается. А услышав про угрозу выкидыша, ругается почем зря; заикнуться страшно о прегрешениях. Не говоря про ночные слезы-рыдания.

Странно: Лео внутренне примирилась с тоской, приняла как заслуженное наказание — ведь сама виновата, что лишилась Антона. Не вывернулась наизнанку, чтобы помириться. Не стояла с утра до ночи у его подъезда. Сколько б он ее гнал? Год, два? Глупости. Он не железный, позлился бы и простил. Тем более что преступлений она никаких не совершала.

Хотя… как сказать. Во-первых, уехала по вздорности в Москву, да еще объявила, что к Ивану. Такое — ревнивому человеку? Идиотка. А после, во-вторых, третьих и двести десятых, понаделала делов столько, что десять жизней не хватит расхлебать. Сама рассуждала, что с колдовством шутки плохи, а приспичило ради корысти, первая птицей полетела чужого мужа привораживать. Тут не счастья просить, а свечку ставить, что ей, несмотря на фокусы, ребенка послали. И спасибо.

Лео искренне старалась быть благодарной, не гневить судьбу и вечерами, когда не плакала, гладила свой живот и разговаривала с ним — наводила мосты. «Какие у нас варианты, так дальше и будем: ты да я, да мы с тобой», — строго объясняла она безответному круглому шару систему их дальнейших взаимоотношений. Хотя в действительности не могла поверить, что там, внутри, сидит живое человеческое существо, которому на днях пошел пятый месяц. Когда же до нее дойдет, что это — по-настоящему? По зинкиным словам, «когда маленький начнет шевелиться». То бишь, скоро. Но пока происходящее кажется если не сном, то игрой, фантазией — растолстела не в меру, вот и выдумала. А еще она казалась себе инкубатором, предназначенным исключительно для вынашивания младенца, прибором, который ничего чувствовать не должен — а если чувствует, значит, испорчен.

Ровно с таким ощущением — испорченного инкубатора — Лео с утра пораньше отправилась в консультацию. Назад возвращалась того хуже: бракованность подтвердили. Опять пытались упечь в больницу. «Тонус матки повышен, давление повышено, почки не в порядке, смотрите, потеряете ребенка». Нравится страху нагонять. Что за чушь! Идиоты. Она нормально себя чувствует. Так, что-то где-то временами, но в целом…

Все же умудрились напугать. Лео нога за ногу плелась к дому — в парке гулять не стала, решила, что при таком раскладе подышит простым уличным воздухом. По дороге она размышляла, что надо бы поговорить с Протопоповым насчет платной больницы. Не в обычную же ей ложиться. Пусть свозит посмотреть, что там у них и сможет ли она это вытерпеть.

Лео внимательно смотрела под ноги: жуть как скользко, эквилибрист, и тот навернется. До подъезда оставался десяток шагов. Она полезла в сумку за ключом. У дверей кто-то стоял, но она хотела, не поднимая головы, пройти мимо — если знакомый, сосед, пускай сам здоровается. Однако человек сделал почти незаметное движение ей навстречу, и Лео неохотно подняла глаза. И настолько им не поверила, что тут же снова уткнулась взглядом в собственные сапоги. «Не может быть», — твердо сказали ее бешено заколотившееся сердце и мгновенно окостеневший живот. — «Не может, не может, не может, не может».

Секунду спустя она осмелилась посмотреть еще раз — осторожно, чтобы не спугнуть виденье.

Антон. Настоящий, живой Антон.

Что делать?

Она машинально продолжала двигаться к нему — неестественно медленно, как во сне; расстояние не желало сокращаться. Антон смотрел на нее расширенными глазами, в упор, без улыбки, и это мешало Лео сосредоточиться, выудить из спутанного вороха реплик в голове те, что она бы произнесла, оставайся у нее сейчас ум, гордость, честь и достоинство.