Мария Спивак - Твари, подобные Богу

Скоро там живот вырастет — не подступишься, напомнил себе Протопопов. Но тут же понял, что хочет видеть и живот — свое, как-никак, производство! — и ребенка, особенно если девочку. Интересно будет наблюдать, как она растет, узнавать себя, учить чему-нибудь умному. Придется что-то придумать. Усыпить бдительность жены — не станет же она, в самом деле, постоянно держать детектива, — и найти возможность навещать Лео. Господи, но как завтра смотреть ей в глаза? До сих пор он врал, будто еще не объяснился с женой, но нельзя же до бесконечности. Пора сдаваться.

Ладно, выкрутимся, утешил себя он. До разговора еще целых полсуток.

Утро вечера мудренее, решил Протопопов, плеснул себе виски и врубил звук погромче.

Виски помог — он лег спать героем. Но утро все равно наступило.

Подъезжая к дому Лео, Протопопов волновался точно перед экзаменом. Вспотевшие ладони неприятно скользили по рулю. Неожиданно его осенило: поговорим не дома, в ресторане! Там народ, сцену закатить не получится.

От сердца сразу отлегло.

Их интимные отношения сложились так, что завлекала всегда она, брала его приступом — как крепость. Но сейчас, едва переступив порог квартиры, он поспешил заморочить ее, затеребить — поцелуями, объятиями, щекоткой, какими-то глупостями. Ему, кстати, очень нравилось, что с ней можно делать любые глупости и от них никогда не бывает неловко, только смешно. Лео любила похохотать.

Протопопов («с шутками-прибаутками», вспомнилась фраза из анекдота) заманил ее в постель, убедив себя, что это ей, а не ему после секса станет спокойнее. Стало — ему во всяком случае. Он перестал замечать ее нервозность и подумал, что, наверное, пора в ресторан. Еще же домой надо вовремя.

Он сладко потянулся и посмотрел на свою подругу. Вяловата она сегодня.

— Ну что, поедем пообедаем? Проголодалась? Тебе за двоих есть положено. — М-да. «Оскар» за пошлость. — У тебя ведь нет токсикоза? Так кое-чего захотелось, что набросился и даже не спросил, как ты себя чувствуешь. Все нормально? Когда, кстати, к врачу? — безостановочно сыпалось из него.

Лео ответила жестким взглядом. Типа, не придуривайся.

— Я правда беспокоюсь, — Протопопов скроил проникновенную мину.

— Чувствую я себя супер, всем бы так, — с неохотой, будто исполняя повинность, ответила Лео. — Ты лучше скажи: с женой поговорил?

— Поговорил, поговорил, — лживо заулыбался он.

— И?…

— Вот за обедом и расскажу.

— Ясно, — вздохнула Лео. — Значит, хорошего мало.

— Ну почему?!.. — вскинулся Протопопов, но подпустил ужасного петуха и стыдливо опустил голову.

Лео села, спустила ноги на пол. Лицо ее будто сползло вниз в брезгливом презрении.

— Пес с тобой, — устало обронила она. — Поехали жрать.

Беременность ее красила. Она казалась ожившей рекламой всего изобретенного человечеством для такой вот светящейся кожи, густых и блестящих волос, белков, отливающих синевой, жемчужных зубов, крепких ногтей, роскошной груди…

На нее оборачивались. Пока они шли через зал к столику, Протопопов на каждом шагу ловил плотоядные мужские взгляды, лепившиеся к его спутнице. Будучи перехвачены, взгляды менялись, как бы признавая за ним право собственности и отступая в сторонку, наполнялись откровенной завистью. Протопопов гордился — и страдал всем нутром: неужто лишиться столь ценного экземпляра? «Что делать, что придумать, как удержать ее тайно от жены?» — скворчало в его мозгах неостановимо, но, увы, без толку.

Они сели. Лео заказала салат, рыбу на пару, морковный сок, чем слегка подпортила Протопопову настроение — даже он понял, что это не забота о правильном питании, а признак растерянности, подавленности. Лео любила красное вино, жареное мясо, острые приправы; в спокойной обстановке, да при любящем муже, она и беременная не стала бы отказывать себе в удовольствиях. Что ж ей так не везет, бедняге? Сначала Иван с ней выкаблучивал, теперь вот он сам… и семью свою развалила… Но об этом Протопопов не знал ничего, кроме примитивнейшей фактографии: любили без памяти, прожили полтора года, поссорились, разбежались. Лео избегала говорить об Антоне; когда Протопопов рискнул проявить любопытство, то так безнадежно испортил себе кайф — Лео из страстной пантеры мгновенно превратилась в мрачный куль, — что сразу зарекся: на фиг, на фиг. Не мое обезьянье дело.

Вот и сейчас он отогнал мысли о нескладной судьбе Лео, сурово отсек жалость — иначе не хватит духу сказать то, что должен, — и погрузился в изучение меню. Решил тоже взять рыбу за компанию, выбрал белое вино. Попросил подогреть хлеб и принести масло с травами. Повозился с салфеткой, поправил тарелки, приборы. Угнездился. И со значением воззрился на губы Лео, телепатируя свое желание. Любил поиграть в эту игру — до сих пор щекотало нервы. Что ж напоследок не побалдеть; неизвестно, как они сегодня расстанутся. Сильно она вряд ли взбрыкнет, материально по рукам и ногам повязана, однако гарантий ноль — характерец у нас ого-го. Что приятно.