Мария Спивак - Твари, подобные Богу

Было видно, что ему моментально стало неловко, но… слово не воробей, а возраст его во всем оправдывал.

— В общем, я считаю, что надо не к колдовству обращаться за тем, чего сама хочешь, а во всем подчиниться судьбе, — подытожил Ефим Борисович. — Причем смирение свое как-то символически обозначить.

— Да, да, только не волнуйтесь, — отозвалась Тата. — Вы правы. Я подумаю, что можно сделать.

Обтекаемая фраза. Вроде бы согласилась. Хотя в действительности вовсе не хотела уезжать от недавно обретенного покоя. И так все неплохо.

Тата составила на поднос чашки и вазочку, отнесла на кухню и ушла к себе в комнату.

Полчаса спустя она все еще лежала на широкой, некогда супружеской, кровати и рассматривала полотняный мешочек со шнурком из красного мулине. Внутри находился амулет «на деньги и мужиков» — Сашка ее таки уломала. Амулет, по мнению Таты, срабатывал: Митчелл сообщил о желании издать второй тираж второй книжки, да и мужики поглядывали…

Действие деревянного кружочка с выжженным на нем красивым узором ее устраивало. Но речи Ефима Борисовича жгли мозг и будто требовали амулет уничтожить. Как поступить? Сжечь талисман, съездить в Израиль и ждать осуществления «воли Его»? Учитывая, что Его пути неисповедимы? Вдруг, к примеру, вернется Ваня? Ведь она этого не хочет? Или хочет?… Да и вернуть можно по-разному; нам «сверху» любят подкидывать испытания. Если Ваня, к примеру, заболеет или лишится средств к существованию, она же первая его назад позовет.

Тата поежилась, как от холода. Что за апокалиптические настроения? Нечего накликать несчастья. Все будет хорошо. А в обычной жизни новое всегда интересней старого. И для нее еще есть надежда. И костыль — подпорка — в виде амулета ей вовсе не повредит.

Словом, Тата не готова была отказаться от счастья, пусть рунического. Но придется ли оно ей по вкусу, уже сомневалась.

Красивая, элегантная, великолепно причесанная и накрашенная Ласточка скучающе рассматривала витрины ювелирного магазина. Она выбирала себе подарок на день рождения, хотя, признаться, ужасно это занятие не любила. Раньше ей казалось, что в подарке главное — сюрприз. Нечаянная радость. В смысле, та, которой не чаяли. Но такие подарки остались в далеком детстве. Это мать любила ее баловать, заметим, без всяких денег, и умела сделать так, чтобы ерундовая игрушка или пирожное стали настоящим праздником.

Еще мастером порадовать был Питер; в воспоминаниях Ласточки их роман был, словно гобелен, заткан узором из приятных, иногда нелепых и смешных мелочей. Поводы для подарков юное романтическое воображение рождало в изобилии. Два месяца, два дня, два часа две минуты знакомства — пара конфет «Моцарт» в коробке-сердечке. «Сегодня я люблю тебя как никогда» — букет нежнейше-розовых роз. «Правда, на меня похож? Не даст забыть» — металлический, глупо-щеголеватый половник. (Ласточка пользовалась им до сих пор и действительно всякий раз думала о Питере). «На меня никто еще так долго не обижался» — большой лимон к чаю им в отдел, куда Питер без разрешения приперся мириться. И еще дурацкая курочка, при взгляде на которую Ласточка всегда таинственно улыбалась.

Украшения он тоже дарил, но никогда не таскал с собой выбирать. Не все они Ласточке нравились, но она их любила и носила — память.

Ласточка вздохнула. Жизнь с Протопоповым приучила ее «не чаять» сюрпризов. Он подарки не жаловал — «нужное сам куплю, а ненужное на черта сдалось» — и категорически не понимал, зачем они другим. Ласточка привыкла получать дежурное ювелирное украшение на день рождения, духи на Восьмое марта и Новый год и букет на годовщину свадьбы. Привыкла не испытывать при этом эмоций — и забывала о презенте раньше, чем выпустит из рук. Она приняла мужнины воззрения и к получению подарков, в том числе от любовников, стала относиться утилитарно: раз уж хотите отметиться, лучше бы чем-нибудь полезным. Ласточка не стеснялась намекнуть, подсказать, попросить.

Поэтому если она сейчас и скучала, то исключительно умиротворенно. Да, из одежды, обуви и сумок ей ничего не приглянулось, но украшения лишними не бывают. Главное, сообразить, с чем их носить. Бывает, схватишь в ажиотаже бирюльку, а потом изволь подбирать к ней гардероб.

На крайний же случай всегда остаются духи.

И белье. Но это — если кое-кто будет себя очень, очень, очень хорошо вести.

Глупо, что Глеб в его годы так возбуждается от покупки белья и совсем дуреет, когда она его перед ним примеряет. С другой стороны, пусть глупо, зато ей на руку.