Мария Спивак - Твари, подобные Богу

— Прости ради бога, я тебя забросила…

— А я и не надеялся, что ты ко мне подойдешь. Куда нам, простым смертным… Собственно, я бы не путался под ногами, но решил подождать из любопытства: вспомнишь ты обо мне вообще или нет?

— Майк, перестань! — воскликнула Тата. — Не обижайся, пожалуйста, ты же видел, Митчелл меня со всеми знакомил… я бы давно подошла, но он велел «повращаться в обществе»… пока ждали важных гостей… а потом презентация, речь… голова кругом… даже неудобно: Митчелл столько делает ради моего продвижения…

«Что я оправдываюсь, уламываю его, как капризного младенца», — мелькнуло между тем у нее в голове. — «Сегодня — мой особенный день, должен же он понять?»

Майк с брезгливым видом осведомился:

— Сколько тебе лет, Тата? Шесть? Ради продвижения! Куда, к себе в постель? Разве не доходит — он тебя добивается! Замаслил всю глазками!

— Майк, что с тобой, что ты несешь? Какую постель? Мы коллеги…

— Коллеги! Я не первый день на свете живу и кое в чем разбираюсь. Такой приемище ради никому не известной русской!

— Ему нравится то, что я делаю, моя первая книга хорошо продается, вот он и вкладывается в надежде на дальнейший успех….

— Ага, в койке! Или… постой… не говори мне… может быть, вы уже?… Ему нравится то, что ты делаешь … ясно, ясно… теперь все ясно… тут же тыщи вбуханы… стал бы он «вкладываться» ради второсортной мазни…

Майк осекся. Тата окаменела. Вот они, его истинные чувства. Его истинное лицо. Объяснение всему, о чем не хотелось думать утром. Она развернулась и быстро пошла к выходу.

— Тата, подожди, постой! Я не то… я со злости…

Тата не могла обернуться, даже если бы хотела — она еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться на людях.

Сбоку, из-за плеча, появился Митчелл, ее сегодняшний ангел-хранитель.

— Поссорились, — констатировал он. — Честно говоря, я этого ждал. Майк очень ревниво относится к твоему успеху. Прости, что я вот так, напрямую… Ну-ну-ну, тише… Сейчас найдем закуток, тогда поплачешь…

Он вывел ее в фойе, отвел подальше, в неосвещенную часть, к кожаным диванчикам, усадил, сел рядом.

— Ну как, будем плакать? — поинтересовался он, протягивая платок. — Или так посидим, поболтаем?

— Так посидим, — сквозь слезы улыбнулась Тата. — Макияж жалко.

Они поболтали ни о чем, а потом Митчелл, спросив разрешения, заговорил о Майке.

— Вы, естественно, помиритесь, — сказал он. — Но подумай, нужен ли тебе человек, который уже сейчас не в состоянии пережить, что ты удачливей его в работе? Это очень серьезный камень преткновения.

— Думаешь? — Тата повернула к нему недоуменное, грустное лицо, и Митчелл накрыл ее руку своей. Была в этом жесте излишняя интимность или ей почудилось? Тата неловко высвободилась и встала.

— Куда ты? — вскочил и Митчелл. — Постой… Успокойся… Конечно, не мое дело… нельзя влезать в чужие отношения… но я давно хотел… я же вижу, у вас с Майком не все гладко…

— Не все гладко?

— Слепому видно. Хочешь, поговорим об этом? Садись.

— Митчелл, спасибо, но… сейчас не могу… потом… мне пока надо…

Не договорив, она кинулась обратно, в зал. В голове звенело, мысли путались. Митчелл, не подозревая, ударил по самому больному месту. Если и посторонним видно… С другой стороны, возможно, Майк прав, у Митчелла свои интересы…

Она вошла в зал — и застыла, увидев Майка. Глупо улыбаясь, он одной рукой незаметно держал длинноногую блондинку за запястье, а большим пальцем другой стирал с уголка ее губ размазавшуюся помаду.

От обиды, возмущения, негодования у Таты все поплыло перед глазами. Она, наверное, упала бы, если бы на ее талию сзади не легли чьи-то крепкие, сильные ладони.

— Попалась, птичка! — прогудел в ухо бас Стэна Бердичевски.

Тата благодарно вздохнула — что угодно, лишь бы отвлечься, — и хотела обернуться к спасителю, но тот проворно сомкнул руки на ее животе, прижал к себе и негромко предложил:

— Сегодня пятница, хочешь, проведем уикенд вместе? Где пожелаешь. Ты мне понравилась.

Содом и Гоморра! С ума тут все посходили! Тата, двумя пальчиками за рукава, сняла с себя руки Стэна, медленно повернулась к нему — он стоял в такой позе, словно собирался зааплодировать, — и холодно отчеканила:

— Держите себя в руках, товарищ Стэн.

И, еще раз пронзив весельчака гневным взглядом, повторила:

— Себя держите в руках. Где пожелаете. Не меня.

— Татуля! Не обижайся на старого лысого дурака, — расплылся в обезоруживающей улыбке непотопляемый Стэн. — Nothing ventured, nothing gained [4] Не посеешь, не пожнешь. , сама знаешь.