Мария Спивак - Твари, подобные Богу

У Протопопова перехватило горло. Он коротко попрощался, развернулся и зашагал прочь, не дожидаясь отхода поезда. Простите, что утомил присутствием! Сколько можно вести себя так, словно он один во всем виноват? Нашли себе империю зла.

Между тем, приблизительно так он себя и чувствовал, и в голове постоянно крутилось: «Это я, я виноват». Но в чем?! В чем, объясните? Ну, не приставлял он ей ножа к горлу! Большая, мягко говоря, девочка, знала, что делает. Первая начала заигрывать. Конечно, ее родители не в курсе, но — этакое атанде! Неприятно быть козлом отпущения. Все-таки он их несчастного Антона под машину не толкал…

Вот только… не закрути он романа с Лео, — причем не по любви даже, как с Татой, а по откровенной похоти, в подчинение бесу, приставившему нож к ребру, — она могла бы помириться с мужем, уехать к нему, и бедняга не погиб бы в Москве. Что он вообще здесь делал? Наверняка к Лео притащился.

А значит, он, Протопопов, звено в роковой цепочке. И с Лео, что говорить, обошелся не по-человечески. Перед ним бесконечно прокручивался фильм — она, беременная, одна дома; сидит и тоскливо смотрит в стену. Он мало интересовался, как она проводила свободное от него время, но сейчас понимал — невесело. Особенно когда уже узнала про ребенка. Выкидышем ей грозили почти с самого начала, и… Протопопов вдруг вспомнил, как Лео жаловалась, что боится ходить по улице, до того там скользко, и не сдержался, всхлипнул. Бедная, как же ей было одиноко! А он, вместо того чтобы развлечь, сводить куда-то, перестал с ней встречаться, да еще под достойным предлогом — она, видите ли, больше не годилась для постельных утех. И тайно радовался, что она не появляется на фирме, не создает ему конкуренции, не перетягивает одеяло на себя.

Лицо, шея, тело Протопопова покрылись липкой испариной стыда. Как он мог? При том, что хотел ребенка? Знай выставлял условия: то буду делать, а се не буду, на то деньги дам, а на се — не рассчитывай. Он ли это вообще — или в его оболочку кто-то вселился? Он привык считать себя добрым, пусть немного эгоистичным, человеком…

Тата когда-то повторяла с удивлением: «Ты меня так спасаешь»… Сразу после ухода Ивана. Так сказать, в эпоху невинности — о романе между ними и речи не шло… Чему, спрашивается, удивлялась? Обыкновенной дружеской поддержке? Не ждала от него? Он ведь просто был рядом. Да, но, заметим, потому, что сам этого очень хотел.

Кстати — еще одно, совсем давнишнее, высказывание Таты:

— Хорошие поступки хороших людей никто никогда не замечает, их принимают как должное. Зато если «крокодил сказал доброе слово», мир падает ниц от восторга.

Протопопов тогда покивал в ответ, но сейчас огорчился: «Неужели крокодил — это я?» Она говорила с намеком? Или по тем счастливым временам еще зачисляла его в разряд хороших? С тех пор он растоптал немало человеческих чувств — включая свои собственные. Ласточка, после того как отпала необходимость блюсти этикет, лепит в лоб:

— Ты, Протопопов, дерьмо и отпетый эгоист.

За чем, как правило, следует некий вывод: «поэтому не рассчитывай на мое сочувствие / благородство / уважение / справедливый раздел имущества», «на то, что я буду за тобой горшки выносить», «что к твоему мнению в доме станут прислушиваться». Да, и еще на «подарки судьбы; по-хорошему, будет правильно, если она тебя как следует накажет».

Семейный парадиз.

А сама в наглую крутит с Глебом. Тот даже на ее день рождения приходил вместе с родственниками. Не то чтобы кто-то догадывался о его особой роли, но такое шило в мешке долго не утаишь.

Раньше Протопопов наверняка воспротивился бы, потребовал развода, и черт с ним, с имуществом, да вот беда — в списке того, что ему теперь безразлично, Ласточка занимает одно из первых мест. Поэтому сил на активные действия у него просто нет. К тому же, ей с Глебом хорошо, он ее вроде любит. Хотя с ним, Протопоповым, ведет себя странно, с заискивающей и одновременно вызывающей, гадковатой фамильярностью. Впрочем, можно понять. Тройственные союзы в нашей культуре пусть не редкость, однако не узаконены, правила поведения не выработаны, каждый выкручивается как умеет. По идее, в сложной моральной ситуации проявляются истинные качества личности. Что ж, тогда Глеб все-таки изрядный паскудник. Раз он так обожает Ласточку, почему не разводится? Тоже, небось, по материальным соображениям.

Протопопов внезапно оскорбился за жену — почему любовник не любит ее настолько, чтобы узаконить отношения? Захотелось взять негодяя за грудки, призвать к ответу. В душе всколыхнулся почти настоящий, почти искренний гнев — но через минуту стало смешно: это надо ж дойти! Маразм.