Он машинально, по-прежнему глядя назад, шагнул на проезжую часть, оступился на наледи около разделительного ограждения, заскользил, замахал руками как мельница, не удержался на ногах и головой вперед вылетел под колеса джипа, решившего по милому обыкновению московских водителей проскочить на глубокий желтый.
Отчаянно завизжали тормоза, истошно заорала бабка.
«Самым дорогим расплатишься… самым дорогим… дорогим… расплатишься…» — настойчиво возвещал оглушительно гулкий колокол, пока Лео теряла сознание.
— Тусь, ну ты скоро? Ехать пора, — раздался голос Ивана за дверью, и через секунду его озабоченное лицо посмотрело на Тату из зеркала ванной.
Тата чуть отвела от губ помаду и в зеркало же сказала:
— Я сейчас.
Казалось бы, успешно скрыла легкое недовольство, но Иван почувствовал — поспешил оправдаться:
— Я нервничаю.
— Напрасно. Приезжать за три часа совершенно не обязательно. Уж поверь, я знаю.
— Да, но пробки…
— Это наверняка, но мы все равно успеем. Однако шансы на успех, — Тата помолчала, стоя с рукой наотлет, в раздумчивой позе художника перед мольбертом, — находятся в прямой пропорциональной зависимости от того, как скоро ты дашь мне накраситься.
Иван, поджав губы, встретил ее зеркальный взгляд и устало, с чуть заметной досадой вздохнул: скажите, какой сногсшибательный сарказм.
Дверь закрылась.
— Нет, правда, ты ведь знаешь: я не люблю, когда на меня смотрят! — извиняющимся тоном крикнула вслед Тата.
По большому счету, ей было безразлично, обиделся Иван или нет, но — худой мир лучше доброй ссоры и всякое такое прочее, верно?
Тем не менее, когда она вышла, то на лице своего номинального мужа прочла: люди за нее переживают, а она…
А она, лишь сев рядом с ним в машину и пристегивая ремень — автоматическим, бесконечно привычным, до миллиметра отработанным за четверть века движением, — подумала: «Интересно, может, я зря продолжаю считать себя одинокой?»
Перед глазами всплыли физиономии Павлушки и Ефима Борисовича, с которыми она только что попрощалась, одинаково довольные и наивно-плутоватые, как у детей, удачно, по их трехлетнему разумению, скрывших хитрую шалость. Впрочем, эти физиономии светятся так уже целых полтора месяца — с тех пор как Иван поселился дома.
Вроде бы временно, под влиянием обстоятельств. Павлуше требовалась помощь с дипломом, Ефим Борисович, по весеннему обыкновению, разболелся, а Тата сидела по уши в работе: Стэн просил приехать в Америку с уже готовым черновиком альбома. Ей и самой не хотелось задерживаться там надолго, визит планировался молниеносный и эффективный — блиц-криг. Разобраться с делами и назад, чтобы, упаси бог, не потянуло остаться. Для нее угроза всегда более чем вероятная — даже если бы не звонок Майка.
А он ей звонил.
Точнее, сначала написал: «Can we talk? Please? It's important. Mike». [14] Мы можем поговорить? Пожалуйста. Это важно. Майк (англ.).
Увидев в электронной почте его имя, Тата содрогнулась и хрипло ахнула; ладонь сама собой взлетела ко рту. Смешно, до чего непрочны оказались выстроенные ею барьеры. Она, разумеется, помнила, что «эта собака» толком не пыталась ее вернуть: пара звонков и писем после ее стремительного побега — и адью, словно их никогда ничего не связывало! Она вымарала Майка из памяти и выкорчевала из сердца, но… одно его имя, ливень эмоций, и сорняки чувств проросли заново, да так буйно, что не замечать их сразу стало глупо — и бесполезно.
Она долго не решалась открыть письмо, а прочитав, обиделась: год не общались, и нате — два слова! Почему он уверен, что она откликнется? Тата, негодуя, бросилась от компьютера, пометалась по квартире, но минут через десять вернулась, точно притянутая магнитом, села к экрану и с удивлением пронаблюдала, как ее вышедшие из-под контроля руки набрали короткий текст: «If you must. T.» [15] Раз уж тебе так надо. Т. (англ.)
.
Кратко, холодно, сухо, да-да-да — и все равно до неприличия бесхарактерно. Тата мгновенно начала умирать от стыда. Вот если бы она не ответила, а Майк тем не менее позвонил, другое дело, а так….
К счастью, «текст слов», зазвучавший в трубке, пролился целебным бальзамом на ее израненное самолюбие. Майк говорил, говорил — очень пылко, очень прочувствованно. Им было хорошо вместе, они созданы друг для друга. Он тяжело переживал ее уход, долго обдумывал свои ошибки. Анализировал, почему ничего не получилось — и что можно исправить. Ведь можно? Ведь еще есть шанс? Мне без тебя плохо.
Читать дальше