Надежда Васильева - Под созвездием Кассиопея

Поднял грот и, глядя в испуганные глаза Кассиопеи, тихо попросил: «Помоги, милая. Не дай пропасть!»

Подгоняемая ледяным ветром, «Кассиопея» мчалась вперед, словно хотела убежать от всего этого ужаса. Но мертвое тело злорадно покачивалось на мягком диване каюты. На душе у Александра было так погано, что не помогали никакие молитвы. Мозг точила злая мысль: «Хотел сделать из судна храм для души, а возишь покойников!» Горько вздохнул. Давно уж собирался освятить яхту, да все недосуг было.

К ближайшей деревне подошел в сумерках. Лед у пирса, куда причаливала комета, был разломан ветром. Хоть в этом повезло. Дом участкового весь светился огнями. По шуму и радостным крикам нетрудно было догадаться, что в нем много гостей. Праздник какой, что ли? Заполошные собаки, надрываясь от лая, чуть не из кожи вон лезли, бдительно предупреждая хозяев о странном незнакомце. Вот, наконец, на крыльце раздались тяжелые шаги.

— Кого там принесло? — спросил недовольный хмельной голос.

— Вы участковым будете?

— Ну, я, а что?

— Собак уймите, разговор есть.

Хозяин цыкнул на собак.

— Откуда будешь? И что там у тебя? — не открывая калитки, сурово вопрошал участковый.

Выслушав Александра, сморщился, как от зубной боли.

— Угораздило тебя, парень, свалиться на меня в такой день! Внук у меня родился! Ножки ему со сватами обмываем. А ты со своим «жмуриком»! Черт тебя подери! Пожалей ты меня! Переночуй, да двигай с утра пораньше в город. Знаешь, с ним возни сколько будет!

Глядя на помятое лицо участкового, Александр кивнул:

— Ладно! Только хоть чаю дай, а?

Тот крякнул, сплюнул прилипший табак с губ. Загнал собак в будки. Провел его в кухню, налил стопку водки, навалил верхом тарелку тушеной картошки, поставил на стол стакан горячего чаю. Ночлега не предложил. Дело понятное. Поди знай, что за человек. И на том спасибо.

Почуяв покойника, в деревне всю ночь выли собаки. Выли на разные голоса, будто в хорошем хоре. Как они, бестии, чуют этот тонкий мир? Не лето ведь, чтобы запах шел. От воды тянуло холодом. И хоть спальник был зимним, к утру его стала пробирать дрожь. Пришлось снять с покойника одеяло. В иллюминатор заглядывала луна. Рот у Николая был приоткрыт, и Александру казалось, что тот чему-то ухмыляется.

Забылся только к утру.

И целый день сидел на ветру у румпеля. От холода даже мысли двигались сонно и лениво. Не приведи, Господи, доставить смертью своей кому-нибудь столько хлопот! Уж если суждено, так лучше утонуть, да так, чтоб никто не знал, где искать. Как говорится: и концы в воду.

В родной город пришел в сумерках. Прикинул, поразмыслил да и направил яхту к пристани комбината. Тихая губа яхт-клуба наверняка скована льдом.

Первым делом с вахты позвонил Петровичу. Тот долго молчал в трубку, не зная, как реагировать на услышанное.

— Ты Елене Ивановне позвони, ладно, — хрипло попросил Александр. — А я в милицию и на «Скорую» сообщу. На яхте ждать буду.

Спустился в каюту и бездумно уставился на фонарь, что тянул свой любопытный глаз с пристани к иллюминатору. Все тело колотило каким-то странным ознобом. Не то, чтобы от холода, от какого-то внутреннего напряжения. Как бы хотелось, чтобы все это оказалось нелепым сном. Шевельнулся бы парень да зевнул во весь рот. Но от застывшего тела исходил какой-то тихий ужас. Любой живой звук казался неуместным и диким в закрытом пространстве каюты, которое сейчас так тесно соприкоснулось с миром иным.

«Милицейская» и «Скорая» подъехали почти одновременно. Вопросов много не задавали. Бегло осмотрели труп, быстро составили акт, попросили написать «объяснительную». Пробежав глазами записку, молодой лейтенант, позевывая, предупредил:

— Подписку о невыезде брать с вас не буду. До окончания расследования из города прошу не выезжать.

— А его куда? — кивнул Александр на покойного.

— Утром вывезут.

— Как это утром? — никак не мог врубиться он. — А сейчас разве этого сделать нельзя?

— Нет. Это делает уже другая служба. У них рабочий день до семи.

Хлопнули двери машин, и снова они с «Кассиопеей» остались наедине с покойником. И никак было не освободиться от чувства, что они вдвоем находятся в плену у этого мертвого человека. И, словно в подтверждение этих диких мыслей, завыл ветер. «Кассиопея» заскрипела, застонала, забилась кранцами о деревянный пирс, обвешанный автомобильными шинами. «Прости, милая, так уж вышло!» — чуть слышно прошептал Александр, и дремотное сознание отключилось. Женский голос запел колыбельную песню. Пел жалобно, с надрывом. Кто-то потряс его за плечо. Но колыбельная песня не оборвалась, перешла в тихий плач. Он с трудом открыл тяжелые веки. Увидел над собой лицо Петровича. За ним стояла Лена.