Н. Келби - Белые трюфели зимой

— Возраст — это всего лишь некое количество лет.

Эскофье жил тогда в Париже и работал над следующей своей книгой — над той самой «Ma Cuisine», для домашних хозяек, — хотя всего несколько лет назад вышло четвертое издание его «Le Guide Culinaire». Он также вынашивал планы празднования собственного восьмидесятилетия и намеревался совершить третью поездку в Америку.

— Возраст не имеет никакого отношения к продуктивности.

Сара тоже жила тогда в Париже и снова снималась в кино. С одной ногой. С одним легким. С одной почкой. Она с течением времени постепенно теряла различные части собственного тела, но старалась не обращать на это внимания. «Пока я могу говорить, я могу работать».

И она очень любила кино. Ее первый фильм «Le Duel d’Hamlet» («Дуэль Гамлета») был также одной из самых первых немых лент, которую демонстрировали под аккомпанемент фонографа, «цилиндра Эдисона». После этого она снялась еще в дюжине фильмов, а через десять лет, когда ей исполнилось семьдесят девять, стала звездой уже звукового кино. Ее дом на бульваре Перейра пришлось превратить в съемочную площадку.

«Я буду восседать на подушках, а камеры будут крутиться вокруг меня, — писала она Эскофье. — Работа сохраняет человеку молодость».

Белый трюфель был размером с лесной орех, твердый и бархатистый на ощупь. Эскофье сказал фермеру, чтобы тот стребовал его стоимость с отеля «Ритц». Сам он уже много лет был на пенсии и решил: «Это самое малое, что они могут сделать для меня после всего того, что для них сделал я». За этот трюфель ему пришлось бы выложить несколько сотен франков — намного больше, чем у него имелось. Но трюфель так идеально подходил для Сары, что Эскофье не смог удержаться. «Надеюсь, они не поскупятся для меня на такую мелочь», — убеждал он себя.

Эскофье положил драгоценный белый трюфель в бархатный мешочек и на следующий день появился у дверей Сары. Навстречу ему вышел ее сын Морис; он обнял его, но в дом не пустил.

— Может быть, лучше в другой день?

Эскофье был удивлен. Он, конечно, слышал, что Сара больна, но она всю жизнь была больна. «Это пройдет, — думал он, — это всегда проходило». Его поразило, что Морис, тот младенец, которого Сара кормила грудью, успел превратиться в печального, элегантного и уже седеющего мужчину.

Дома, в своей крошечной pied-à-terre, Эскофье положил редкий трюфель в банку с арборийским рисом и поставил в самый дальний угол шкафа. В прохладной темноте деликатный вкус до определенной степени сохранится, но все же с каждым днем неиспользованный трюфель будет терять свой аромат и свою красоту. Рис не даст ему испортиться, но в итоге высосет и запах, и вкус.

Эскофье каждый день звонил Морису и спрашивал, не может ли Сара его принять. Увы, она была не в состоянии принимать посетителей. К трюфелю Эскофье не прикасался. Он даже смотреть на него не мог.

Время медленно тянулось для них обоих.

В «Ритце» остались весьма недовольны «покупкой» Эскофье. Когда молодой человек из бухгалтерии появился у него на пороге, знаменитый шеф впустил его, угостил чаем и объяснил, в чем видит выгоду компании.

— Мне почти восемьдесят лет. Имя Эскофье синонимично названию «Ритц». [134] В парижском отеле «Ритц» и в наши дни существует школа высокой кухни Эскофье. Если вы хотите хоть немного украсить мое пребывание на пенсии, то у вас есть такая возможность. Поскольку этот трюфель предназначается в подарок самой мисс Бернар, а она, безусловно, является нашим национальным достоянием, то, не сомневаюсь, прессе будет очень интересно узнать о любых преследованиях, которые в данном случае вы сможете против меня предпринять.

Больше Эскофье никто из бухгалтерского отдела отеля не беспокоил.

А в марте неожиданно позвонил Морис и сказал, что Саре стало лучше, и она даже хочет начать съемки фильма «Гадалка». Так что вполне можно нанести ей краткий визит.

С тех пор как белый трюфель был выкопан из земли, прошло уже почти четыре месяца. И Эскофье, каждый раз открывая шкаф, гнал от себя мысль о том, во что этот трюфель теперь превратился. Но не думать о нем не мог. Трюфель ведь тоже все это время ждал, постепенно истаивая. И Эскофье тревожился, зная, что за эти месяцы рис наверняка поглотил почти весь вкус, который еще оставался в трюфеле, а возможно, и всю красоту его чудесной зернистой плоти.

И все же, когда Морис наконец позвонил, Эскофье осторожно вытащил стеклянную баночку с рисом, сунул ее в бархатный мешочек. «Какое бы открытие нас ни ждало, мы сделаем его вместе!» И, взяв такси, отправился в дом Сары на бульваре Перейра.