Георгий Кублицкий - Три нью-йоркских осени

Таймс-сквер предлагает вам развлечение подешевле — «музей занимательных вещей». Гигант ростом с Петра I, в чалме, широких восточных шароварах и роговых очках, для рекламы торчащий у входа, с молчаливым презрением смотрит на пигмеев, сующих в окошечко кассы свои 50 центов.

Над экспонатами всюду надписи: «Хотите — верьте, хотите — нет». Под стеклянным колпаком поразительно выполненная скульптура японца. Это даже не скульптура, это как бы мгновенно застывший в неподвижности человек. Он смотрит на вас. У него настоящие человеческие ногти и зубы. Утверждают, что это автопортрет скульптора, который при жизни выдернул свои зубы, чтобы оживить творение своих рук. Хотите — верьте, хотите — нет.

Посетителям показывают также голову миссионера, попавшего к дикарям, копии «Орлова» и «Великого могола» — знаменитейших бриллиантов мира, двухстворчатую «железную деву», топоры для отрубания рук и вообще полный набор орудий пыток, сапоги 168-го размера. Тут же горящие фальшивыми самоцветами мифическая астраханская и сибирская короны, а также копия короны Николая II. Возможно, российские эмигранты-монархисты приводят иногда сюда внуков и правнуков для возбуждения верноподданнических чувств.

— Взгляни, Майкл, вот это и есть головной убор нашего самодержца. Когда в день тезоименитства государя императора, блаженной памяти…

— Ай доунт вонт… Не хочу… Ну его… — хнычет внучек и тянется к соседнему экспонату — чучелу двухголового теленка.

А теперь куда? Конечно, в «Радио-сити», где уже толпятся «каучуковые шеи», — посещение этого мюзик-холла предусматривается всеми классическими туристскими маршрутами.

Что там показывают сегодня? Сборная программа «Крылья славы»? Наверное, сладковатая театрализованная историйка о простушке из прерий, которая становится звездой балета. Или, может, крылья славы возносят скромного уличного певца на театральные подмостки Бродвея? Знаем мы эти музыкальные истории!

Но на сцене полумрак, серые плывущие облака, стена с древнееврейскими письменами. Рыдает виолончель, и незнакомое торжественно-грустное пение бередит душу. Исполняется «Кол нидре» — еврейская молитва, напоминающая плач. Это традиционное начало осенних программ: осенью отмечается еврейский новый год, а в Нью-Йорке и его окрестностях живет около трех миллионов евреев. Нынче в исполнении «Кол нидре» мне слышится особенно драматический оттенок. Возможно, это пение как-то связывается в сознании с недавними событиями. В одном из районов Нью-Йорка местные «наци» осквернили двести памятников на еврейском кладбище. У хулиганов нашли портреты Гитлера и Эйхмана. В другом районе на лестнице синагоги был зверски избит антисемитами и умер от ран раввин Бернард Айздорфер, отец троих детей, не так давно переселившийся за океан из Чехословакии.

Умолкает виолончель. Яркий свет рассеивает мистический полумрак. Новый занавес. Вместо скрижалей он расписан реактивными истребителями. На сцене — голый натурализм: взаправдашний вертолет № 44 системы Сикорского, принадлежащий американскому военно-морскому флоту и окрашенный защитной зеленоватой краской.

Вокруг хор моряков. Солист в капитанской фуражке запевает тенором:

— Вступай во флот, посмотри чужие страны и очаровательных девочек! Если ты не цыпленок, иди в морские авиаторы!

Так вот оно что! «Крылья славы» — специальная программа, посвященная пятидесятилетию воздушных сил американского флота.

Ее гвоздь — роскошная пантомима, показывающая вполне благополучную посадку американских космонавтов на неведомой планете, населенной преимущественно кордебалетом. Главным признаком жительниц этой планеты были огоньки, каждый раз вспыхивающие пониже спины, когда прелестницы наклонялись.

Потом самодеятельный мужской хор вольнонаемных служащих военных верфей исполнил кантату.

В художественной форме она утверждала, что за пятьдесят лет боевой дух у авиаторов флота ничуть не выветрился, а, напротив, окреп и что крылья славы не утратили молодости и упругости. Чтобы эти утверждения не остались голословными, их подкрепили кадрами кинохроники: сбоку сцены на экране, с палубы авианосца один за другим взлетали реактивные самолеты, и зал наполнился их ревом, гулом и свистом, переданными стереофонически.

А когда снова вспыхнул свет, сцена превратилась в палубу авианосца «Костелейшн», выполненную опять-таки не в условной манере, а с наибольшим приближением к натуре. Отверзлись три люка. Оттуда поднялись три реактивных истребителя и окружении «роккетс» — танцовщиц знаменитого ансамбля мюзик-холла. Слабо постукивая каблучками, балерины помаршировали немного, а потом принялись за обычное свое дело — ритмическое вскидывание стройных ног.