Георгий Кублицкий - Три нью-йоркских осени

Ранним воскресным утром центр Нью-Йорка мертв. Закрыты магазины и даже газетные киоски: продажа воскресной газеты начинается в субботу вечером. Туристы еще только собираются стайками у подъездов гостиниц, преувеличенно громко приветствуя друг друга.

Одну осень я жил в комнате с окнами на Сорок третью улицу, совсем не схожую со своей шумной соседкой. Отель «Тюдор» переглядывается там со старым жилым домом.

Сумрачный осенний день в нем неизменно встречают с электрическим светом. По воскресеньям сидят в подтяжках за кофе, роются в газетах, ласкают кошек, штопают носки, вытирают пыль тряпкой, гудят пылесосами. Завтракают не плотно и уединенно.

Ближе к полудню кое у кого может состояться воскресный скромный пир с соседями, когда хозяйка печет торт по старому рецепту своей покойной матушки или колдует над особым чаем: сначала заваривает крутым кипятком, потом охлаждает в холодильнике, затем пересахаривает до приторности и в заключение выжимает в каждый стакан сок целого лимона. Сегодня пир, кажется, в квартире, где на окнах красные герани, в следующее воскресенье будет у соседей, в самую холодную погоду спящих с открытыми окнами, на которых иногда появляется жирнющий ангорский кот.

На пир с соседями гостиничному жильцу рассчитывать не приходится. Плетусь в кафетерий. Пусто, слышно, как гремят подносы. Кассирши не прочь поболтать с редкими постоянными посетителями.

Но как неуютно чувствуют себя эти господа! Сегодня им некуда спешить. Они неторопливо присматриваются к витринам, придирчиво выбирают столик, развертывают газету и… по привычке мгновенно уничтожают все, что наставлено на поднос. Раз навсегда выработанный ритм утренней заправки мешает смаковать недожаренный, сочащийся кровью кусок мяса и хрустящие листья салата. Все уничтожается мгновенно, и какое-то время посетитель сидит даже с несколько растерянным видом. Он как статист-дебютант, не знающий куда девать руки и время. Потом сует два никеля — пятицентовые монетки — в отверстие автомата и пьет второй праздничный стакан кофе. А дальше что?

В самом деле, что дальше? В обычные дни мистер Смит, закончив заправку, спешит в оффис, чтобы делать свои или чужие деньги. Он занят, он подобие хорошо отрегулированной машины, которая не может, не должна останавливаться даже на минуту. А в воскресенье?

А в воскресенье у мистера Смита наступает то особое состояние, которое современные американские исследователи называют «страхом свободного времени», «неврозом удовольствий» и еще как-то посложнее. Алексей же Максимович Горький, еще в начале века насмотревшись на унылое недоумение, почти тревогу, заметные на лицах американцев по воскресеньям, сказал просто: научив людей работать, их не научили жить, и поэтому день отдыха является для них трудным днем.

Мистер Смит бесцельно топчется у витрин закрытых магазинов. Постоял у окна, густонаселенного пиджаками, рассматривает в соседнем цветные водопады галстуков. Скучно… Может, пойти на Таймс-сквер?

Но знаменитый перекресток Сорок второй с Бродвеем тоже пуст. Ветер крутит смерчи из газетных листов, обрывков оберточной бумаги. Однако пустынный Таймс-сквер уже орет. Из открытых дверей сувенирных лавчонок несутся зазывные звуки магнитофонов, пущенных на полную силу.

В некоторых лавчонках владельцы стараются создать впечатление, что они по меньшей мере прогорели на бирже и сегодня, именно сегодня, только сегодня, вынуждены по баснословно дешевым ценам распродавать свои превосходные товары.

Вот витрина с небрежно приклеенными газетами, где от руки чернилами крупно намалеван отчаянный призыв: «Хелп! Клоуз аут!» — «Помогите! Закрываюсь!»

Внутри — разломанные картонные ящики, обрывки веревок и тому подобная дрянь, разбросанная по полу. Очень правдоподобная картина спешной ликвидации дел. Еще бы! Владелец поднаторел в этом. Целый год изо дня в день он симулирует разгром и срочную распродажу, ловя на эту удочку простаков, перед отъездом из Нью-Йорка запасающихся сувенирами.

Есть ли на свете сувениры безвкуснее и однообразнее нью-йоркских? Бронзовые статуи Свободы и бронзовые же Эмпайры всех размеров, открытки с подкрашенными выпуклыми изображениями той же Свободы и Эмпайра, пепельницы с барельефами Свободы, термометры, вделанные в позолоченные Эмпайры… Бывают, правда, штучки позабористее, специально для моряков и скотопромышленников, но их достают из-под прилавка.

От Таймс-сквера недалеко до Метрополитен-оперы. Но билеты там кусаются — и пребольно: в партер — 25 долларов, самый дешевый, для стояния на галерке — 3 доллара. А при открытии сезона уже совершенная обдираловка: один билет в партере — 50 долларов (45 рублей)!